Возле них стоял Женйс, с синяками, в крови и в разорванной одежде. Как только появились Бернат и Арнау, баронесса сделала несколько шагов по направлению к мальчику и ударила его по лицу кнутом.

Арнау поднял руки, защищаясь. Бернат хотел вступиться, но ему не дал Хесус.

— Посмотри на это! — заорал старший конюх, отдавая Бернату оторвавшуюся веревку и мушкетон.

— Это работа твоего сына!

Бернат взял веревку и мушкетон и осмотрел их. Арнау все еще держал руки у лица. Он хорошо помнил, что проверял их за день до этого. Когда мальчик проследил взглядом за своим отцом, тот как раз смотрел в сторону дверей конюшни, откуда Томас наблюдал за этой сценой.

— Все было в порядке! — крикнул Арнау, хватая веревку и мушкетон и тряся ими перед Хесусом. Он снова бросил взгляд в сторону дверей конюшни. — Все было в порядке, — повторил он, и первые слезы выступили у него на глазах.

— Смотрите, он еще плачет, — внезапно раздался голос Маргариды, которая указывала на Арнау.

— Это он виноват в том, что с тобой произошло, — добавила она, обращаясь к своему брату Женйсу. — А ты не плакал, когда упал с лошади по его вине, — соврала она.

Жозеп и Женйс сначала никак не отреагировали на ее слова, но потом стали насмехаться над Арнау.

— Плачь, детка, — сказал один.

— Да, плачь, детка, — повторил другой.

Арнау видел, как они показывали на него пальцем и смеялись. Но у него не было сил остановиться! Слезы катились у него по щекам, а грудь вздымалась от всхлипываний. Протягивая руки, Арнау снова и снова показывал веревку и мушкетон, в том числе и рабам.

— Вместо того чтобы плакать, ты должен был бы попросить прощения за свою небрежность, — строго произнесла баронесса, поворачиваясь к своим приемным детям. На ее губах появилась злорадная улыбка.

Прощение? Арнау вопросительно посмотрел на отца. За что? Бернат не сводил с баронессы пристального взгляда. Маргарида продолжала показывать пальцем на Арнау и шушукалась со своими братьями.

— Нет, — запротестовал Арнау. — Все было в порядке, — добавил он, кладя веревку и мушкетон на землю.

Баронесса стала размахивать руками, но остановилась, когда Бернат вдруг решительно шагнул ей навстречу. Хесус схватил его за руку.

— Не забывайся, она из знати, — шепнул он ему на ухо.

Арнау с тоской посмотрел на всех, кто стоял у конюшен, и побрел прочь.

— Нет! — закричала Изабель, когда Грау, узнав о случившемся, решил расстаться с отцом и сыном.

— Я хочу, чтобы Эстаньол остался здесь и работал на твоих детей. Я хочу, чтобы он все время помнил, что мы еще не решили, прощать его сына или нет. Я хочу, чтобы этот ребенок при всех попросил прощения у твоих детей! А если ты их выгонишь, я никогда этого не добьюсь. Сообщи ему, что Арнау не сможет приступить к работе, пока не попросит прощения… — Изабель кричала и яростно жестикулировала. — Скажи Бернату, что до тех пор, пока его сын не извинится, он будет получать только половину платы. И предупреди его, что, если он будет искать работу в другом месте, мы сообщим всей Барселоне о случившемся и ему никогда не удастся найти себе место. Я желаю услышать извинения! — требовала она в истерике.

«Сообщим всей Барселоне…» Грау заметил, как мурашки побежали по его телу. Столько лет он пытался скрывать своего зятя, и теперь… теперь его жена хотела, чтобы вся Барселона узнала о его существовании!

— Прошу тебя, будь благоразумной, — только и сказал он — ничего другого в голову не пришло.

Изабель посмотрела на мужа налитыми кровью глазами.

— Я хочу, чтобы они унизились!

Грау собирался что-то ответить, но внезапно замолчал, поджав губы.

— Благоразумие, Изабель, благоразумие, — сдержанно произнес он после паузы.

И все-таки Грау уступил требованиям капризной супруги. В конце концов, Гиамоны уже давно нет в живых, решил он. И потом, в его семье не было родинок и всех их знали как Пуйгов, а не как Эстаньолов.

Когда Грау вышел из конюшен, Бернат услышал от главного конюха о новых условиях работы.

— Отец, этот поводок был в порядке, — оправдывался Арнау ночью, когда они были втроем в своей маленькой комнате. — Я вам клянусь! — говорил он, глядя на молчащего Берната.

— Но ты не можешь доказать этого, — вмешался Жоан, который знал о происшедшем.

«Мне не надо клясться, — подумал Бернат. — Но как я могу объяснить тебе?..» Бернат вспомнил, как у него похолодело внутри, когда он услышал слова сына, который ответил: «Я не виноват и не должен извиняться».

— Отец, — повторил Арнау, — я клянусь вам.

— Но… — помедлив, Бернат велел сыну молчать и добавил: — Я верю тебе, сынок. А сейчас спи.

— Но… — попытался возразить Арнау.

— Спать!

Арнау и Жоан погасили светильник, но Бернату пришлось долго ждать, прежде чем он услышал спокойное дыхание детей, свидетельствующее о том, что они наконец заснули. Как ему сказать, что они требуют от Арнау извинений?

— Арнау… — голос Берната задрожал, и мальчик, который одевался, собираясь на работу, удивленно посмотрел на отца. — Грау… Грау хочет, чтобы ты извинился; в противном случае…

В глазах Арнау застыл немой вопрос.

— …он не позволит, чтобы ты вернулся работать в конюшни.

Не успел Бернат закончить фразу, как увидел, что лицо сына стало серьезным. До сих пор ему не приходилось видеть его таким. Бернат бросил взгляд в сторону Жоана: тот тоже замер с открытым ртом, не успев одеться. Бернат хотел продолжить разговор, но в горле запершило, и он закашлялся.

— Значит… — начал Арнау, нарушая молчание, — вы считаете, что я должен попросить прощения?

— Арнау, я бросил все, что у меня было, лишь бы мой сын был свободным. Я бросил наши земли, которые были собственностью Эстаньолов целые столетия. И все ради того, чтобы никто не мог поступать с тобой так, как поступали со мной, моим отцом и моим дедом. А сейчас мы возвращаемся к самому началу и зависим от каприза тех, кто называет себя знатью. Правда, с одной разницей: мы можем отказаться. Сынок, научись пользоваться свободой, которая стоила нам стольких усилий. Тебе одному решать…

— Что же вы мне посоветуете, отец?

Бернат немного помолчал.

— Я, как и ты, не подчинился бы.

Жоан попытался вмешаться в разговор.

— Не слушайте этих каталонских баронов! — воскликнул он. — Прощение… прощение дает только Господь.

— А как же мы будем жить? — спросил Арнау.

— Не беспокойся, сынок. Я накопил немного денег, и это позволит нам продержаться какое-то время. Поищем себе другое место. Грау Пуйг не единственный, кто держит лошадей.

Бернат не стал терять и дня. Тем же вечером, после работы, он начал искать место для себя и Арнау. Ему удалось найти дом, где тоже жила знать. У них были конюшни, и его хорошо принял управляющий. В Барселоне было много семей, которые завидовали тому, как ухаживали за лошадьми Грау Пуйга, и, когда Бернат представился как ответственный по уходу за лошадьми, управляющий проявил интерес и согласился нанять его и сына. Но на следующий день, когда Бернат снова пришел в конюшни, чтобы ему подтвердили решение, которому он уже порадовался с сыновьями, с ним даже не стали разговаривать.