переживших травматичную утрату, даже начало ситуации, содержащее риск утраты, пробудит глубочайшие страхи и тревоги». И это состояние не исчезает по мере взросления. Мы часто сохраняем такие черты во взрослом возрасте.

44-летняя Карла, потерявшая обоих родителей к 15 годам, говорит: «Когда мы едем куда-нибудь на машине, я часто думаю: “Что, если мы вылетим на встречную полосу и один из моих сыновей погибнет?» Я знаю, что другие мамы тоже об этом думают, но мне кажется, что у меня подобные мысли возникают слишком часто. Я признаю их и говорю себе: “У тебя появилась эта мысль. Теперь отмахнись от нее. У тебя прекрасные сыновья и хорошая жизнь”. Вряд ли люди считают меня угрюмой, но порой я чувствую, будто тону в темноте. Это довольно странное ощущение».

Дочери без матерей часто испытывают интенсивный и непропорциональный страх потерять близкого человека. В силу психологического отождествления с телом матери они часто излишне беспокоятся о своей безопасности или здоровье. «Эти люди не боятся рисковать в карьере и других сферах жизни, – поясняет Филлис Клаус. – Их страхи очень конкретны и связаны с болезнями или несчастными случаями. Это остаток запоздалого посттравматического стресса после первой утраты, который запускается из-за возможных пугающих событий».

Ключевое слово здесь – «возможных». Мы боимся не определенности, а вероятности. Если утрата матери ввергает жизнь семьи в хаос или вызывает чувство брошенности, даже риск будущей утраты может вызвать у ребенка тревогу и спровоцировать оборонительное поведение. По мере взросления тревога может выйти за рамки первоначальной утраты, из-за чего человеку будет тяжело принимать решения в силу боязни катастрофы. Он не захочет рисковать и будет стремиться к безопасности, стараясь контролировать как можно больше аспектов своей жизни.

32-летняя Кэндес описывает свою личную жизнь как смесь компромиссов и отрицания, серию попыток сохранить отношения, обреченные на провал. «Сколько раз я мирилась с проблемами в отношениях, лишь бы не рисковать очередной утратой, – признает она. – Я всегда стараюсь угодить людям. Наверное, отчасти это связано с тем, что я боюсь остаться одна. Моя мама умерла, когда мне было 14 лет. На каком-то уровне я приравняла ее смерть к отказу от жизни и от нас – ее семьи». Когда потенциальные перемены пробуждают воспоминания о катастрофе, кажется, что однообразие гарантирует безопасность. Это одна из причин, по которой так много женщин, лишившихся матерей, цепляются за плохие отношения, работу или дом, хотя знают, что пора выйти на следующий уровень.

Недавно меня попросили назвать самую большую трудность взрослой жизни. Мне не пришлось долго думать над ответом: тяжелее всего научиться бороться с разлукой и утратой. Иногда я могу принять серьезное решение и разорвать дружеские отношения или не сдержать обещание, доверяя своей логике. Но когда-то я настолько не выносила разлуку, что начинала плакать, оставляя дочку в садике. Она любила садик, но я боялась, что она будет скучать по мне весь день.

– Все в порядке? – ежедневно спрашивала администратор садика. Мне было сложно ответить на этот вопрос.

– Просто иногда мне тяжело ее оставлять, – поясняла я.

– С ней все будет хорошо, – утешала меня женщина. Уж она-то за свою жизнь повидала сотни разлук родителей и детей.

Что ж, возможно, она была права. Моя дочь никогда не пряталась в уголке игровой комнаты, видя, что я ухожу (она сразу начинала играть с другими детьми). Мой муж не собирается исчезнуть без предупреждения или пояснения. Боль в горле, скорее всего, – простая боль в горле, а не опухоль. Я знаю, что все в порядке. Но пока не увижу доказательства безопасности, пока не буду знать это наверняка, часть меня останется начеку. В глубине души я всегда буду ждать плохое и выдвигать ненужные, надуманные предположения.

Потеря второго родителя

Когда мне исполнилось 20 лет, я потребовала у отца рассказать об условиях его страховки жизни. У него было неплохое здоровье, но я должна была убедиться, что мы с братом и сестрой не останемся ни с чем. В любой момент с ним могло что-нибудь произойти. Я знала это наверняка. Поздней ночью я останавливалась у двери в его комнату, прислушиваясь к мерному дыханию. Если из спальни не доносилось ни звука, я распахивала дверь, желая проверить, что его грудь поднимается и опускается. «Я просто проверяю, – убеждала я себя. – Просто проверяю, что мы по-прежнему в безопасности».

Отец прожил еще 20 лет. Какой бы печальной и трагичной ни была его смерть, она принесла мне небольшое облегчение. Теперь я знала, что худшее позади. Как и моя мать, он умер из-за печеночной недостаточности, но, в отличие от мамы, дома, в окружении семьи.

Каждый знал о его состоянии. Эта смерть кардинально отличалась от смерти моей матери в 1981 году, и по этой причине я восприняла ее легче. Но я не думала, что она оставит такую огромную дыру в моем сердце, что я буду так скучать по нему как отцу и дедушке.

Да, я уже теряла родителя раньше, но в смерти отца было что-то другое. «Ты уже проходила через это», – напоминали друзья, пытаясь меня подбодрить. Да, это так. И все же – нет. Моя роль дочери сузилась после смерти мамы, а теперь она полностью исчезла – после смерти отца я окончательно перестала быть ребенком. Долгие недели я жила как во сне, ошеломленная пониманием того, что перестала быть чьей-то дочерью.

Потеря одного родителя учит нас, каково это – терять родителя. Но она не готовит нас ко второй потере. «Смерть второго родителя – переход в абсолютно новый мир, – утверждает Тереза Рандо, которая потеряла обоих родителей к 18 годам. – Когда один родитель умирает, мир полностью меняется, но вы по-прежнему не одиноки. Когда умирает второй, это потеря всех связей. Что с вами происходит? Вы лишаетесь своей истории, ощущения связи с прошлым и последнего барьера между вами и смертью. Даже если вы взрослый человек, становиться сиротой странно».

Самосознание дочери существенно меняется, когда умирают оба родителя. Мир разваливается на части. Если девочка относится к категории молодых взрослых и в состоянии принимать решения, вторая утрата выводит ее на новый уровень, где она подчиняется лишь самой себе. «Я потеряла обоих родителей к 26 годам, – говорит 35-летняя Кристина. – Внезапно я потеряла всех, кто говорил мне, что делать. Теперь я могла делать все, что захочу. Это очень страшное чувство – когда ты внезапно становишься свободной и осознаешь, что никто тебя не контролирует. Никто не спросит: «Что ты делаешь?”, никто не скажет: “Наверное, тебе