Чучанга, в отличие от графа, использовал в качестве заряда дробь. Всегда сопровождавший его верный друг Кучум мог не только долго и неотступно преследовать зверя по следу, но и обладал прекрасным верхним чутьем, позволявшим ему запросто обнаруживать соболей и куниц даже в кронах деревьев. Азартно облаивая обнаруженного зверя, Кучум тем самым привлекал к себе внимание хозяина, и Чучанге оставалось только осторожно приблизиться к нужному дереву и, тщательно прицелившись, снять добычу с веток точным выстрелом.

Белок же Чучанга не то чтобы недолюбливал, просто поиски их считал лишней тратой времени. Кучум давно разгадал пристрастия хозяина, поэтому, обнаружив на снегу цепочку беличьих следов, не лаял, а просто останавливался возле нее и ждал хозяина. Чучанга, приблизившись, оценивал следы: если те были старыми, он взмахивал рукой, и Кучум бежал дальше, а если свежими – подавал короткую команду: «Ищи!»

Наглядным свидетельством удачливости Воронцова и Чучанги служили висевшие в их вигваме уже несколько десятков шкурок соболей и куниц, вызывавшие зависть у местных охотников-индейцев. Последних, конечно же, можно было понять. Ведь сами-то они охотились без ружей, поскольку единственное ружье устаревшего образца Яндога давно отдал своему старшему сыну, который управлял сейчас самым дальним селением. Правда, луками со стрелами местные индейцы владели в совершенстве, и все-таки ружье оставалось вожделенной мечтой каждого из них.

Сам же Воронцов особенно гордился шкурой барибала с блестящей черной шерстью, добытой им в честном поединке.

А дело было так.

Чучанга, обнаружив свежий след соболя, удалился с Кучумом на его поиски, а Алексей Михайлович, присев на нарту, стал раскуривать свою неизменную трубку, к которой изрядно уже успел пристраститься. Стоял довольно редкий для этих мест тихий зимний день, да и мороз особо не беспокоил. Собаки, оставшись без вожака (к чему, правда, давно привыкли), свернулись клубочками и мирно дремали на снегу.

Граф взглянул на часы: с момента ухода Чучанги прошло уже более получаса, однако ружейного выстрела до сих пор не прозвучало. «Наверное, запутал их осторожный и умный соболь своими выкрутасами», – решил он. Глянул на затухающую трубку, подсыпал в нее щепотку табака, примял его и сделал несколько коротких затяжек, вновь раскуривая.

Вдруг собаки как по команде подняли морды и насторожили уши. Затем разом вскочили и глухо зарычали. Алексей Михайлович прислушался, но ничего подозрительного не услышал. Правда, на всякий случай освободил пару собак от лямок, и те молча, без лая, умчались к молодому ельнику, росшему неподалеку от места стоянки. Выждав еще несколько минут, граф спустил и остальных собак, а сам взял ружье и, утопая в снегу, последовал за ними.

И тут раздался злобный лай сразу всей собачьей своры. «Далековато…» – с досадой прикинул в уме расстояние до собак Алексей Михайлович и ускорил шаг. Когда лай стал слышен близко и отчетливо, он снял рукавицы, пришитые к ремешку, перекинутому через шею, смахнул с лица обильный, застилавший глаза пот и взвел ружейный курок. Стараясь восстановить дыхание, медленно приблизился к месту собачьего лая, раздвинул густые ветви ельника и… замер.

Черный медведь отчаянно отбивался от окруживших его собак. Отбивался молча, норовя дотянуться могучими лапами хотя бы до одной, но те кружили вокруг него как заводные, продолжая истошно облаивать. «Барибал!» – вздохнул Воронцов с облегчением, ибо этот медведь был гораздо меньше уже знакомого ему Уманги. Но как произвести верный выстрел, если зверь непрерывно вертится вокруг собственной оси?

Вспомнив про свой «секретный прием», граф сунул ружье под мышки, согрел пальцы дыханием, вставил их в рот и пронзительно свистнул. Барибал тотчас вскочил на задние лапы, а собаки вмиг замолчали. Нескольких секунд всеобщего замешательства Воронцову хватило, чтобы прицелиться и выстрелить.

Медведь неестественно дернулся и тут же рухнул. Пришедшие в себя после резкого свиста собаки накинулись было на него, но властный окрик: «Назад!» немедленно остановил их, и они, вздыбив шерсть на загривках, злобно оскалившись и грозно рыча, нехотя отступили от добычи. «Молодец, Чучанга! Ишь как вышколил подопечных своей упряжки!» – пронеслась в голове Алексея Михайловича благодарственная мысль.

Выдернув на всякий случай из ножен охотничий нож, он осторожно приблизился к лежавшему ничком медведю. Тот дергался в предсмертных конвульсиях, хрипя и загребая снег передними лапами, но вскоре дернулся в последний раз и затих. Убедившись, что уши медведя уже не прижаты к голове, граф облегченно вздохнул: «Издох…»

Спустя несколько минут на поляну выскочил Кучум, и собаки радостно завиляли хвостами, мигом позабыв обо всех былых страхах. Вожак, увидав поверженного барибала, зарычал было, но затем молча, принюхиваясь, обошел тушу медведя по кругу и посмотрел на Алексея Михайловича умными глазами так, будто хотел поздравить с удачным выстрелом. И тут же, насторожив уши, вновь метнулся в заросли ельника.

Чуть позже на ту же поляну, раздвинув локтями колючие ветви, вышел и сам Чучанга. Собаки, чутко сторожившие тушу медведя, поприветствовали хозяина гордым заливистым лаем, и тот, сдвинув на затылок опустившуюся на глаза шапку и отерев пот с лица, с видимым облегчением произнес:

– Я уже по лаю собак, донесшемуся до меня издалека, понял, что они наткнулись на какого-то крупного зверя. Вот сразу и поспешил на звук, пустив вперед Кучума. Когда же услышал твой знаменитый свист, Алеша, и последовавший за ним выстрел, окончательно убедился, что ты встретил медведя-шатуна. В общем, Алеша, поздравляю тебя с еще одной заслуженной победой! Похоже, ты и впрямь решил заработать репутацию грозы медведей!

– Спасибо, Чучанга! Но с твоими собаками мне убить медведя оказалось намного проще, чем один на один.

Индеец усмехнулся.

– Я, Алеша, охотник хотя и молодой еще, но хорошо знаю, сколь непросто завалить медведя одним выстрелом, когда он, будучи со всех сторон обложен собаками, вертится, точно ужаленный сотнями пчел. Насколько я понял, ты заставил барибала подняться на задние лапы тем же свистом, что и в случае с Умангой?

– Угадал, Чучанга, – подтвердил Воронцов. – Но я, признаться, был не на шутку поражен послушанием твоих собак, оставшихся к тому же без вожака, когда приказал им, возбужденным охотничьим азартом, не трогать поверженного медведя, на которого они поначалу было набросились.

– Здесь как раз удивляться нечему, Алеша, – скромно повел плечом Чучанга, явно польщенный похвалой белого воина. – Ведь послушание – одно из основных качеств, которое мы воспитываем как у ездовых, так и у охотничьих собак. Если же взять в упряжку собаку, не способную беспрекословно выполнять приказы хозяина, можно вообще без упряжки остаться. Так что непослушную собаку лучше сразу пристрелить, чем возиться с ней. Это негласный закон всех охотников-индейцев, Алеша.

– Спасибо за науку, Чучанга, – улыбнулся граф. – Но сможем ли мы с тобой вдвоем снять шкуру с барибала? Раз уж со шкурой гризли мне не повезло, так хотя бы эту домой привезти…