меня мурашки, я уже испугался, — проводит он по руке, а я хмурюсь.

— У тебя там грязь?

— Нет.

— Покажи.

— Это просто тату.

— Тебе сложно показать?  — не выдерживаю я.  — Ты ничего мне не рассказываешь. Неужели ты меня совсем не любишь?

— Очень люблю. Ты даже представить не можешь, — вздыхает он, одним движением снимает футболку, демонстрируя покрытое мышцами тело. И тату дракона, вылетающего из-подо льда. Рисунок тянется от живота к руке. И это красиво. Так красиво, что хочется коснуться пальцами. По руке. По его твердому телу. Я сглатываю, снова смотрю в лицо Ярослава и на какой-то момент мне кажется, что в его глазах я вижу почти черный огонь, словно злость, трансформирующуюся в нечто опасное для нас. Но это быстро проходит. В следующий миг он снова улыбается.

— Ну все, мелочь, мне пора, — а мне только и остается, что хлопать глазами, пытаясь понять, что это было

Глава 55.

Ярослав

Дышать тяжело. Словно в душной комнате, за которой слепит солнце. Улыбка с лица спала, как только экран опустел. Рука сама потянулась к паху, но я усилием воли отнял ее. Нет. Нет. Никаких больше похабных мыслей в отношении сестры, никаких фантазий, как бы они не лезли в голову, как бы не затмевали разум, как бы не мешали быть добрым, понимающим братом.

Я снова иду в душ, а потом на учебу. Она меня спасает. А еще хоккей, в игре, в который меня уже прозвали бешенным. И это не случайно. Только там я могу выместить все внутреннее напряжение. Только там я могу без утайки наказывать себя за похоть в отношении Миры. Нельзя. Это единственное слово, которое теперь вполне равноправно встает в один ряд с люблю.

Перед тренировкой тренер Милохин тормознул нас и ввел в раздевалку уже полностью переодетого светловолосого парня.

— Парни, это Николас Фогель, он перевелся к нам из Германии. Будет тренироваться с вами. Пока в запасе. Но я уверен, что он себя покажет, Николас?

— Да, тренер, — ломает он русский язык, а я приглядываюсь. Сначала мне кажется, что показалось, но нет. Реально Ник.

Тот самый, с которым мы своровали коньки несколько лет назад на выезде военной школы. Он меня не узнает, или делает вид. Но в любом случае без вопросов приступает к изнурительным тренировкам, очень хорошо себя рекомендуя.

Нет, друзей я так и не завел, да и этот мне не нужен. Но любопытство гложет, как он жил эти года. Чем занимался. Почему перевелся в Россию. Каким образом судьба свела нас снова, а главное зачем.

Но я терпеливый и набрасываться с вопросами не стану. Пока я просто наблюдаю. Неделю. Вторую. Смотрю, как он набирает вес в нашей команде, знаю, что на ближайшем матче его уже выпустят на лед. И скорее всего он оправдает ожидания.

Но меня больше заинтересовал не гол, который он забил в ворота соперников, а то, что после победы он не пошел отмечать с остальными. Я тоже не хожу. Так что после душа мы остались одни в раздевалке и молча переодевались. Коротко взглянув друг на друга, вышли из ледового комплекса.

— Я бы выпил чай, — заговорил он на ломаном русском, и я кивнул. Мы, не сговариваясь, пошли в ближайшее кафе и усмехнулись, увидев большие глаза официанток. Они бы, наверное, подрались, если бы первый к нам не подошел администратор. Мы сделали заказ, и я нарушил неловкое молчание.

— Почему отмечать с пацанами не стал? Твой первый год в нашем клубе.

— Да я не любитель шумных компаний.

— А чего любитель?

— Интервью решил у меня взять, Распутин? Или хочешь узнать, как сын мажора превратился из задиры в адекватного парня.

Я откинулся на спинку кресла и рассмеялся.

Значит, узнал. Хотя фамилия Распутин не такая распространенная.

— Да, Ник, я бы хотел узнать. Хрен знает, чего мне стоило не вытряхнуть из тебя, как ты провел эти годы.

Глава 56.

Ник тоже рассмеялся. И я даже подумал, что он бы обязательно понравился бы Мире. Светловолосый. Симпатичный в ее понимании. Даже смазливый.

— Ты мог просто спросить. Знаешь, я ведь следил за тобой, когда ты на коньках учился кататься. Потом обиделся, что ты меня с собой не взял. Я ведь старше, а чувствовал себя маленьким. Это бесило. Но когда я вернулся домой, то понял, что ты во всем был прав. И что время, проведенное за разговорами с тобой, гораздо ценнее, чем все, чему меня учит отец.

— Я сейчас расплачусь.

— Да, как-то сильно мило для меня. Но я говорю, как есть. Короче, начались конфликты. Я отказывался принимать его образ жизни, сбегал, потом меня взяли в хоккейную команду.

— А сюда чего приехал? Если давно в спорте, тебя бы везде с руками бы забрали.

— Честно? Узнал, что ты здесь. Давно хотел увидеться.

— Ты мог просто позвонить? — удивился я.

— Да, но тогда я бы не познал таинственную русскую землю, — усмехается он и пьет чай, потом вдруг замирает, словно увидел приведение. А я чувствую на себе две нежные ладошки.

— Теряешь хватку, братец, раз даже не почувствовал, как я болела сегодня за тебя.

— Мира, — в горле пересыхает, хочется скрыть ее с глаз, хочется укрыть собой, бесконечно вдыхать сладкий нежный аромат ее кожи. Но все, что я теперь могу, это улыбнуться и делать вид, что люблю ее только как брат.

— Вот это сюрприз так сюрприз.

Встаю, чтобы крепко ее обнять, и вспоминаю о Фогеле. Он сидит и со спокойной улыбкой смотрит на нас.

— Это моя Мира, — представляю я, выдвигая для нее стул, но тут же оговариваюсь.  — Моя сестра Мира.

— Та самая? — хмурится он, а я быстро вспоминаю, что именно он о ней знает, а главное о моем к ней чувстве. Ничего критического.

— Та самая? И много ли Ярослав говорил обо мне?

— Постоянно. Сильно задолбал этим в детстве. Но я ведь не знал, что ты настолько хороша.

Хочется сломать ему шею, вырвать язык и выколоть глаза. Но я знаю, как Мира тащится от комплиментов.

— Ты главное помни, с кем разговариваешь.

— Да я-то что. Все приставания только после свадьбы, — широко