— Как печально, что этот красивый дом с таким большим садом заброшен! — вздохнула она.

— Ну да, — согласилась мадемуазель Полен. — Продажей занимается «Террай», агентство недвижимости из Питивье, но это дело непростое. Весьма непростое! Наследники уж слишком загребущи. Но в конце концов, я слышала, что-то там намечается…

— Серьезное?

— Тут полной уверенности никогда не бывает… Но похоже, что да.

— Вы знаете, кто покупатель?

Окинув быстрым взглядом полдюжину визитеров, которых она сопровождала на экскурсию к Лепельте, мадемуазель Полен шепнула:

— Сейчас не время об этом говорить.

— Вы правы!

— Ну так и быть. Кажется… это пока не более чем слух… Говорят, это один художник… большой художник, столичный собрат мсье Лепельте…

— А его имя вам известно?

— Вы никому не расскажете?

— Нет, клянусь вам, я буду молчать, но вы же понимаете, как мне любопытно знать, какое соседство нам угрожает. Особенно если он, подобно мужу, живописец.

Секретарша мэрии в последний раз оглянулась, прикрыла рот ладонью и прошептала:

— Это Жан-Жак Мельхиор.

Адриенна замерла, словно пригвожденная к месту, и эхом повторила:

— Жан-Жак Мельхиор.

Потом в замешательстве повернулась к мужу.

— Мельхиор, — в свою очередь повторил тот. — Потрясающе! Лично я его не знаю…

— Ты один такой! — заметила Адриенна язвительно.

— О, разумеется, я много о нем слышал, — поправился Эдмон Лепельте. — И главное, читал о нем, о его творчестве.

— Кажется, он очаровательный человек, — успокоила мадемуазель Полен. — Остался очень простым, несмотря на всю рекламную шумиху, что его окружает. Его жена тоже сама любезность, очень общительная, очень современная…

— Что ж, остается только надеяться, что дом двадцать семь на Крепостной улице, по соседству с нашим, настолько им понравится, что они захотят обосноваться там поскорее, — сказала Адриенна. — Они уже осматривали его?

— Да, притом дважды! Но еще колеблются. Думаю, завтра приедут снова, чтобы все решить окончательно.

Произнося эти слова, мадемуазель Полен мало-помалу продвигалась к двери. Проводив гостей, Адриенна вслед за мужем направилась в мастерскую. Там она спросила резким тоном:

— Ну, между нами: что ты об этом скажешь?

— Ты про то, что дом рядом с нашим продадут не сегодня-завтра?

— Да, но я считаю, мы не можем иметь здесь в качестве соседа Жан-Жака Мельхиора.

— Ты предпочла бы кого-нибудь другого?

— Может быть… Не знаю, — вздохнула она.

— Чем он тебе не угодил? Тем, что он тоже, как и я, художник? Можно ли упрекать его за это?

— Конечно, нет.

— Напротив, это должно нас сблизить!

— Да, но, насколько мне известно, взгляды Мельхиора на живопись отнюдь не совпадают с твоими!

— О-ля-ля! — с шутовской ужимкой воскликнул Эдмон. — Все это снобистские штучки, капризы моды. Это не имеет значения!

— Для кого?

— Для меня! Я работаю только для самого себя! И для тебя, конечно! На остальных мне чихать. Поверь: главное, что, когда я пишу то, что хочу, и так, как пожелаю, это доставляет удовольствие мне самому. По сути, я кошмарный эгоист!

— Ты, без сомнения, прав.

— К тому же, если мы по той или иной причине не поладим с Мельхиором, никто нас не заставляет общаться с ним.

С легким оттенком недоверия Адриенна произнесла:

— В парижском доме легко не поддерживать знакомства с другими квартиросъемщиками, а попробуй не знаться с ближайшими соседями в деревне, когда между их садом и твоим только и есть что решетчатый заборчик… — И, словно гоня прочь беспокойные мысли напоминанием о счастье, связывающем их двоих, заключила: — Как бы там ни было, а гости мадемуазель Полен в восторге от твоих картин!

— Да, похоже на то, — подтвердил он.

Но в его голосе проскользнуло что-то очень похожее на сомнение.

2

Два месяца спустя процедура покупки была завершена и чета Мельхиор обосновалась на Крепостной улице в доме номер 27. Супруги Лепельте из окон 25-го дома, что на той же улице, с тревожным любопытством наблюдали за первыми реставрационными работами, производимыми по заказу новых владельцев.

Сказать по правде, никто понятия не имел, почему дорога, ведущая мимо храма, носит имя Крепостной улицы. Насколько помнилось местным жителям, здесь никогда не строили никаких военных укреплений. Как и вообще где бы то ни было в селении. Очевидно, в незапамятные времена речь шла о каких-то фортификационных проектах, давным-давно отвергнутых и забытых. Так или иначе, в глазах обитателей Бургмаллета Крепостная улица являлась престижным местом жительства. И вот Лепельте, поочередно бдящие в засаде, следили, таясь за садовой оградой или оконными шторами, как там чинили крышу, оборудовали изящные слуховые окошки на месте грубых фасадных окон с переплетом, как рыли погреб, подрезали деревья, перекапывали и засевали газоны, устраивали первые клумбы для роз… Все эти усовершенствования говорили о неоспоримом наличии хорошего вкуса и большой любви к природе.

Когда преобразования уже шли полным ходом, Жан-Жак Мельхиор с супругой нанесли Лепельте визит вежливости. Новый сосед, который подписывал свои произведения кратко и просто «Мельхиор», оказался могучим здоровяком с крутыми плечами, квадратным подбородком и рыжими, ежиком стриженными волосами. Внимательно обозрев полотна Лепельте, он нашел их «впечатляющими в своей невероятной наивности». Такая оценка показалась Эдмону довольно странной, но тон, каким это было произнесено, не оставлял ни малейших сомнений в уважении, которое гость питает к своему собрату. Даже Адриенна и та после ухода визитеров признала, что Мельхиор, хоть и принадлежит к «ультраабстрактной» школе, смотрит на вещи достаточно широко, чтобы восхищаться талантом своего «ультраконкретного» коллеги.

На следующий день пришел черед Лепельте по-добрососедски отдать Мельхиорам визит. Знаменитый живописец с царственной снисходительностью повел Эдмона и Адриенну смотреть его последние работы. Переходя от картины к картине, Эдмон, мучительно конфузясь, ломал голову, что бы такое сказать, в каких выражениях одобрить создателя этой коллекции ребяческой пачкотни, лишенной даже малой толики изысканности и значительности. Перед каждым новым образчиком, представленным в мастерской, он только и мог, что пробурчать:

— Это сильно… В самом деле очень сильно… Вы далеко заходите!

Оказавшись перед самым недавним произведением мастера, изображающим большой ярко-красный восклицательный знак на белом фоне, окруженный уймой голубеньких и зелененьких запятых, Эдмон попытался выдать хоть какое-то резюме: