— Да и вообще, не думаю, что Джек будет сильно горевать без меня, — сказал он, когда позвонил мне домой после обеда.

— Да нет, просто мне бы хотелось поехать вместе с тобой.

— И мне бы хотелось, но…

— Да, знаю — служба есть служба И никому нет дела, что у тебя сын…

— Прошу, не начинай, — резко перебил он.

— Ладно, ладно, — в моем голосе звучала неприкрытая обида, — поступай, как знаешь. Увидимся дома.

Поэтому, обнаружив, что к моему возвращению он сидит у себя в кабинете, я обозлилась:

— Мне казалось, тебе предстояло допоздна сидеть в редакции.

— А мы сдали материал раньше, чем я рассчитывал.

— Мог бы в таком случае подъехать в больницу, повидать сына.

— Да я только минут пятнадцать как пришел.

— И сразу за работу над романом?

— У меня было вдохновение, — сказал он без малейшего намека на иронию.

— Но ужинать-то ты будешь?

— Да нет, я перехватил кое-что в редакции. В общем, я действительно хотел бы сегодня побольше поработать, если не возражаешь.

— Ты даже не спросил, как сегодня Джек.

— А я и так знаю. Я в шесть часов звонил в больницу и получил исчерпывающую информацию от сестры из отделения. Я думал, тебе там сказали.

Мне хотелось завизжать и укусить его. Но я молча развернулась и вышла. Наскоро приготовив себе еду на кухне и запив ее стаканчиком вина (после вчерашнего я не рисковать), я наполнила стакан для Тони и вернулась к нему в кабинет.

— О, здорово, — отреагировал он, не отрываясь от экрана.

— Как продвигается? — спросила я.

— Нормально. — По его тону было ясно, что своим вмешательством я нарушаю течение его мыслей.

— Не хочешь посмотреть десятичасовые новости?

— Спасибо, неохота.

Двумя часами позже я просунула голову в дверь кабинета.

— Я иду спать, — сообщила я.

— Молодец.

— Ты идешь?

— Спущусь через минутку.

Но и через четверть часа, когда я выключила ночник, он еще не спустился ко мне. А когда я проснулась в восемь утра, место рядом со мной пустовало.

Поэтому я снова вскарабкалась по лестнице наверх — и обнаружила Тони там, на диване под пледом.

Только в этот раз я не стала подавать ему чая. И будить его не стала. Однако, когда он, пошатываясь, спустился вниз в десять часов, первыми обращенными ко мне словами было:

— Какого ж черта ты меня не разбудила? Я проспал!

— Насколько я понимаю, мы теперь живем отдельно, и я не обязана служить тебе будильником.

— Всего две ночи я спал на диване, а ты уже делаешь такие выводы.

— Просто пытаюсь понять — может, это ты мне на что-то намекаешь. Или за что-то наказываешь…

— Намекаешь, наказываешь — какого дьявола! Я просто работал допоздна. Над романом — который ты так уговаривала меня писать. В чем проблема?

— Я просто…

— Ненормально подозрительна.

— Может быть.

— А не нужно быть такой. И в больницу я сегодня вечером приеду. И разделю с тобой ложе, ха-ха. Это тебя устраивает?

Верный слову, Тони появился в больнице Мэттингли около восьми часов вечера. Он опоздал на полчаса, но я решила не обращать на это внимания. К тому времени я почти час сидела, переглядываясь с моим малышом, явно видел, что я его рассматриваю, — и впервые за несколько недель я обнаружила, что счастливо улыбаюсь.

— Ты только посмотри, — обратилась я к Тони, когда к вошел в палату. Он подошел к нам и посмотрел на его сына.

— Я же тебе говорил, что все будет нормально, — сказал он.

Да, говорил. Но зачем напоминать об этом сейчас?

— Он явно нас видит. — Я решила не реагировать на замечание Тони.

— Думаю, видит. — Он помахал Джеку рукой: — Привет, привет. Мы твои родители, бедолага.

— У него все будет прекрасно. Мы об этом позаботимся.

— Твоя мать — неисправимая американская оптимистка, — обратился Тони к Джеку. Наш сынок только смотрел на нас, явно недоумевая, где это он оказался и за штука эта жизнь.

Вечером Тони лег спать рядом со мной, почитал мне «Почетного консула» Грэма Грина и поцеловал на ночь. Хотя после моей операции думать о сексе было явно рано, мне ужасно хотелось, чтобы он обнял меня и приласкал. Но я отдавала себе отчет в том, что объятия и нежности (особенно без секса) были не в стиле Тони. Проснувшись утром… кто бы сомневался?.. я обнаружила его наверху, на диване под пледом. Стопка листов у компьютера стала толще.

— Похоже, у тебя сейчас творческие ночи, — сказала я.

— Люблю работать в это время.

— И еще это хороший предлог, чтобы не ложиться спать со мной.

— А как же вчера?

— Ну, тебя хватило ненадолго..

— А это уж неважно. Ведь ты уже заснула.

— Стоило мне отключиться, как ты сбежал.

— Ну, правильно. Но я же лег с тобой, как ты просила, разве нет?

— Да, ты прав, — кротко ответила я, понимая, что продолжать обсуждение бессмысленно.

— Так чем ты недовольна?

— Я всем довольна, Тони.

Но я понимала: мой муж, готовясь к моменту, когда в доме появится Джек, обдумывает, как ему избежать бессонных ночей и нарушения привычного распорядка. Вот он и обеспечил себе, так сказать, алиби в виде романа — и пути отступления наверх, в кабинет.

Тем не менее лишний раз заговаривать с Тони на эту тему я боялась: ведь стоило мне сказать что-то поперек, как раздавался тяжкий вздох, и я чувствовала себя сварливой занудой, которой мне меньше всего хотелось быть. К тому же он оказался великодушен и оставил без особых комментариев ту мою прогулку на четвереньках. Да и в больнице, когда, по вине гормонов, меня несло по полной программе, Тони держался просто образцово. Так что во имя сохранения домашнего мира (особенно в преддверии появления Джека) я решила не заострять внимание на мелочах. «Улыбнись и стерпи» — порой эта избитая истина помогает сохранить семейную жизнь.

Я решила отбросить дурные мысли, хотя бы на ближайшие несколько дней, и бросить все силы на то, чтобы привести дом в относительный порядок. К счастью, бригада в полном составе и впрямь явилась наутро точно в восемь. Тони явно сыграл на их чувстве вины. А может, просто пригрозил, что не заплатит. Коллинз — прораб из Северной Ирландии — был само сострадание, расспрашивал меня о «малютке» и все уверял, что страшно «горюет» о моих несчастьях, но что «с Божьей помощью, малютка ваш скоро совсем поправится». Он же убеждал меня, что они с парнями сумеют закончить все основные работы за неделю.