– Скажи отцу, что я приду.

Баккат встал и потянулся за луком и колчаном.

– Ты не можешь уйти сейчас, – сказал Джим. – Еще темно, а ты не отдыхал с самого выхода из Хай-Уэлда.

– Я пойду по звездам. – Баккат направился к выходу. – Клиб велел мне вернуться немедля. Мы встретимся у холма Голова Бабуина. – Выходя, он улыбнулся Джиму. – До того дня оставайся в мире, Сомойя. Держи Велангу всегда при себе, потому что, кажется мне, хоть она и молода, из нее выйдет хорошая женщина, как твоя мать.

И он исчез в ночи.

В темноте Баккат двигался быстро, как ночные животные, но когда он ушел из Маджубы, было уже поздно, и до останков канны он добрался на рассвете. Присев рядом, он приступил к осмотру, чтобы установить, кто побывал здесь накануне. Стервятники, сгорбившись, сидели на соседних утесах и отвесных скалах. Землю вокруг туши покрывали их перья – здесь птицы дрались из-за остатков, а все вокруг было испятнано их жидким пометом. Когти птиц взрыли землю, но Баккат отыскал следы нескольких шакалов и других мелких пожирателей падали и диких кошек. Следов гиен не было, но это неудивительно: в это время года горы слишком высоки и холодны для них. Скелет канны, пусть и очищенный до костей, оставался нетронутым. Гиены разгрызли бы кости в труху.

Если тут и побывал человек, его следы были уничтожены. Но Баккат был уверен, что за ним не следили. Мало кто мог бы разгадать его загадки. Потом его взгляд упал на грудную клетку канны. Кости гладкие и белые. Неожиданно Баккат тревожно присвистнул, и его уверенность пошатнулась. Он коснулся ребер, провел пальцем по одному, по другому. Следы такие слабые, что могли бы сойти за отметки зубов одного из падальщиков. Но Баккат почувствовал, как в сомнении напряглись мышцы его живота. Слишком гладкие и правильные, следы не зубов, а инструмента. Кто-то ножом соскребал мясо с костей.

Если это был человек, он оставил бы следы обуви, подумал Баккат и принялся быстро разглядывать землю – участок пошире, чтобы уйти за пределы хаоса, оставленного падальщиками. Ничего! Он вернулся к скелету и снова стал его изучать. Может, человек был босой? Но готтентоты ходят в сандалиях, да и что делал бы готтентот в горах в такое время года? Все они сейчас внизу на равнинах, со стадами. «Может, за мной все-таки следили? Но только посвященный мог прочесть мой след. Посвященный без обуви? Человек из племени сан? Один из моих соплеменников? – Баккат тревожился все сильнее. – Идти в Хай-Уэлд или вернуться к Сомойе? – Он поколебался, потом принял решение. – Я не могу одновременно идти в обе стороны. Я должен продолжать путь. Это мой долг. Я должен сообщить новости Клибу».

Теперь, при свете утра, он мог двигаться быстрее. Он побежал, но взгляд его ни на мгновение не останавливался, и ни один запах, ни один звук, каким бы слабым он ни был, не ускользал от него. Огибая заросли кустов с ветвями, увешанными бородами серого мха, Баккат раздул ноздри: он уловил острый запах испражнений. Он свернул с тропы в поисках источника запаха и нашел, через несколько шагов. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это помет хищника, который недавно наелся крови и мяса: испражнения черные, жидкие и зловонные.

«Шакал?» – подумал он и сразу понял, что это не так. Человек: рядом валялись грязные листья, которыми человек очищал себя. Только люди племени сан используют с этой целью листья моющей травы: они мягкие и сочные и, если растереть их руками, дают сок с травяным запахом. Баккат понял, что здесь, на тропе, ведущей из Маджубы, испражнялся тот же человек, что ел мясо канны. И это человек из племени сан. Но сколько посвященных из этого племени, кроме него самого, живут в колонии? Его племя сейчас в пустыне, в самых глухих местах. И чутье точно сказало ему, кто это.

«Ксиа, – прошептал Баккат. – Ксиа, мой враг, шел за мной и узнал мои тайны. Теперь он бежит к хозяину крепости. И вскоре много всадников отправятся к Маджубе за Сомойей и Велангой. – Баккат не знал, что ему делать. – Вернуться и предупредить Сомойю или продолжать путь в Хай-Уэлд? Насколько Ксиа опередил меня? – Потом он пришел к прежнему решению. – Сомойя уже оставил Маджубу. Кайзер и его солдаты движутся медленней Сомойи. Если я буду пить ветер, я смогу предупредить Клиба и Сомойю раньше, чем их поймает Кайзер».

И он побежал, как редко бегал раньше, как будто преследовал раненого быка или за ним гнался лев.

Ксиа добрался до колонии поздно ночью. Ворота крепости были закрыты и не откроются до утренней побудки и подъема флага ВОК на рассвете. Но Ксиа знал, что его хозяин Гвеньяма редко спит в своей просторной квартире за каменными стенами. По ночам его неодолимо влекло нечто более приятное.

По указу совета директоров ВОК в Амстердаме бюргеры колонии, в особенности же служащие компании, не имеют права сожительствовать с туземцами. Как и многие другие указы Семнадцати, это записано только на бумаге, и у полковника Кайзера есть небольшой незаметный дом на дальнем краю садов компании. К нему ведет немощеная тропа, и он заслонен живой изгородью из высокой цветущей вербены. Ксиа знал, что не стоит тратить время на споры с часовым у ворот крепости. Он направился прямо к любовному гнездышку полковника и пробрался в отверстие в живой изгороди. На кухне, в задней части дома, горела лампа, и Ксиа постучал в окно. Между лампой и оконным стеклом промелькнула тень, и знакомый женский голос спросил:

– Кто там?

Голос звучал резко и нервно.

– Шала! Это Ксиа, – ответил он на готтентотском языке и услышал, как она отодвигает затвор. Женщина раскрыла дверь и выглянула. Она была чуть выше Ксиа и казалась ребенком, но отнюдь им не была.

– Гвеньяма здесь? – спросил Ксиа.

Женщина отрицательно покачала головой. Ксиа смотрел на нее с удовольствием: готтентоты – братья людей сан, а Шала, по мнению Ксиа, – идеал женской красоты. Ее кожа в свете лампы блестит, как янтарь, темные глаза – раскосые, скулы широкие и высокие, подбородок узкий, и лицо формой напоминает перевернутый наконечник стрелы. Череп совершенно круглый и покрыт короткими курчавыми волосами цвета горчицы.

– Нет! Он ушел, – повторила женщина и шире раскрыла дверь, приглашая зайти.

Ксиа колебался. По прежним встречам он отлично представлял себе ее срам. Он похож на сочный цветок пустынного кактуса, с выпяченными мясистыми лепестками пурпурного цвета. К тому же Ксиа всегда испытывал напряженное наслаждение, когда помешивал похлебку в горшке своего хозяина. Шала однажды описала Ксиа мужской орган полковника: «Он похож на изогнутый клюв нектарницы. Тонкий и кривой. Чуть отхлебнет нектара и тут же уходит».

Мужчины племени сан славились размерами пениса, несмотря на их миниатюрный рост. Шала, обладавшая огромным личным опытом в таких делах, считала Ксиа «одаренным» больше всех прочих мужчин его племени.

– А где он?

Ксиа разрывался между долгом и искушением.

– Уехал вчера с десятью своими людьми.

Она взяла Ксиа за руку, провела в кухню, закрыла дверь и заперла ее на засов.