Джим слушал молча. Когда Баккат рассказал про доказательства того, что Ксиа шел за ним и несомненно приведет Кайзера к Маджубе и пойдет оттуда по их следу, Джим встревожился. Потом Баккат передал ему привет отца и обещание поддержки. Темные тучи, сгустившиеся было вокруг Джима, как будто разошлись, лицо озарилось знакомой улыбкой. Когда Баккат закончил, оба какое-то время молчали. Потом Джим встал и спустился к ручью. Он сел на гнилой древесный ствол и глубоко задумался. Отломил кусок сгнившей коры, достал белых личинок и бросил в воду. К поверхности поднялась большая желтая рыба и, взвихрив воду, проглотила их. Наконец Джим вернулся туда, где терпеливо сидел Баккат, и присел рядом лицом к нему.

– Мы не можем идти к реке Гариеп, если Кайзер идет за нами. Мы приведем его прямо к отцу и его фургонам. – Баккат кивнул. – Надо увести его в сторону и запутать след.

– Твои мудрость и понимание намного превосходят твой нежный возраст, Сомойя.

Джим уловил сарказм. Он наклонился вперед и по-дружески хлопнул Бакката по плечу.

– Тогда скажи мне, принц рода хорьков из племени сан, что нам делать.

Баккат вел их по широкому извилистому кругу, прочь от реки Гариеп, в ту сторону, откуда они пришли. Они двигались звериными тропами, переходили из долины в долину, пока не вернулись к Маджубе. Но не стали приближаться к каменной, крытой тростником хижине, а разбили лагерь за восточным водоразделом долины. Костер не разжигали, пищу ели холодной и спали, закутавшись в кароссы из шкур шакала. Днем мужчины по очереди поднимались на вершину с подзорной трубой Джима и осматривали лагерь у Маджубы в поисках Ксиа, Кайзера и его солдат.

– Они не могут сравниться со мной по резвости в этих горах, – хвастал Баккат. – И придут только послезавтра. Но до тех пор мы должны таиться: у Ксиа глаза стервятника и чутье гиены.

Джим и Баккат построили под вершиной укрытие из сухих ветвей и травы. Баккат осмотрел его со всех углов, желая убедиться, что оно незаметно. Удовлетворенный, он предупредил Джима и Заму, чтобы те не пользовались подзорной трубой, когда солнце может отразиться от стекла. Первым утреннюю вахту в укрытии проводил Джим.

Он устроился поудобнее и погрузился в приятные размышления. Он думал об обещании отца привезти фургоны и припасы. Благодаря им мечты о путешествии на край света становятся явью. Он думал о приключениях, которые ожидали их с Луизой, о чудесах, которые они встретят в этой глуши. Он вспоминал легенды о берегах рек, усеянных золотыми самородками, об огромных стадах слонов, о пустынях, вымощенных алмазами.

Неожиданно его вернул к реальности звук покатившегося камня у него за спиной. Он машинально потянулся к висящему на поясе пистолету. Но рисковать, стреляя, нельзя. Баккат не слишком мягко отзывался о его мушкетном выстреле во время охоты на канну. Тот выстрел и привел к ним Ксиа.

– Ксиа никогда не распутал бы мой след, если бы ты сам не привел его к нам, Сомойя. Этот твой выстрел нас выдал.

– Прости меня, Баккат, – иронично извинялся Джим. – Я знаю, ты терпеть не можешь вкус чагги из мяса канны. Лучше бы мы умерли с голоду!

Он отвел руку от пистолета и взялся за нож с острым и длинным лезвием. Он держал его наготове для удара, но в этот миг за стеной укрытия голос Луизы негромко произнес:

– Джим?

Тревога сменилась радостью.

– Заходи быстрей, Ежик. Не показывайся.

Она заползла в низкий вход. Для них обоих внутри едва хватало места. Они сидели рядом, в нескольких дюймах друг от друга. Молчание было тяжелым и неловким. Наконец Джим нарушил его.

– У остальных все в порядке?

– Все спят.

Она не смотрела на него, но не осознавать остро его присутствие было невозможно. Он так близко, от него пахнет потом, кожей, лошадьми. Такой сильный и мужественный… она чувствовала смущение и растерянность. Мрачные воспоминания смешались с новыми противоречивыми чувствами, и Луиза отодвинулась так далеко, как позволяло пространство. Он сразу сделал то же самое.

– Здесь тесно, – сказал он. – Баккат строил для себя.

– Я не имела в виду… – начала она.

– Я понимаю, Ежик, – сказал он. – Ты мне один раз уже объяснила.

Она покосилась на него и с облегчением увидела, что его улыбка искренняя. За последние дни она поняла, что Ежик – не выговор и не оскорбление, а дружеская шутка.

– Ты как-то сказал, что мечтал о домашнем любимце.

Она думала о своем.

– Что?

Он удивился.

– О ежике. Почему ты не нашел себе ежа?

– Это не так-то легко. Они в Африке не живут. – Он улыбнулся. – Я видел их в книгах. Ты первая во плоти. Не возражаешь, что я так тебя называю?

Она задумалась и поняла, что он не смеется над ней, что говорит ласково.

– Вначале возражала, теперь привыкла, – сказала она и негромко добавила: – Позволь сказать тебе, что ежики очень милые и приятные маленькие зверьки. Нет, я нисколько не возражаю.

Они снова замолчали, но молчание уже не было неловким и напряженным. Немного погодя Луиза проделала глазок в травяной стене. Джим дал ей подзорную трубу и показал, как наводить на резкость.

– Ты сказала, ты сирота. Расскажи о своих родителях, – попросил он. Вопрос потряс ее, она вспыхнула. Он не имеет права спрашивать об этом! Она сосредоточенно уставилась в трубу, но ничего не увидела. Но вот гнев ее схлынул. И она почувствовала глубокую потребность поговорить о своей утрате. Она никогда не говорила об этом, даже с Элизой, когда еще доверяла ей.

– Мой отец был учителем, человеком мягким и добрым. Он любил книги и науку.

Голос ее вначале звучал почти неслышно, но набирал силу и уверенность по мере того, как она вспоминала удивительные вещи о своих родителях, их любовь и доброту.

Джим сидел тихо, задавая вопросы, когда Луиза замолкала. Он словно вскрыл нарыв в ее душе и дал возможность яду и боли вытечь. Она чувствовала растущее доверие к нему, как будто могла рассказать ему все и он сумел бы понять. Она потеряла всякое представление о времени, а потом неожиданно пришла в себя, услышав негромкое царапанье в задней стене укрытия. Голос Бакката шепотом спросил о чем-то. Джим ответил, и Баккат исчез так же неслышно, как появился.

– Что он сказал? – спросила Луиза.

– Он пришел сменить меня на вахте, но я его отослал.

– Я слишком много говорила. Который час?

– Ну, здесь время мало что значит. Ты рассказывай, рассказывай. Мне нравится тебя слушать.

Когда она рассказала ему все, что могла вспомнить о родителях, они перешли к обсуждению других тем – всего, что приходило в голову или к чему ее подводили его вопросы. Для нее было огромной радостью так свободно говорить с кем-то.

Теперь, когда она отчасти успокоилась и перестала отгораживаться от мира, Джим с радостью обнаружил у нее своеобразное сухое чувство юмора: Луиза одновременно была умна, самокритична, наблюдательна и зло иронична. По-английски она говорила свободно, намного лучше, чем он по-голландски, но акцент придавал ее словам свежее звучание, а редкие ошибки – очарование.