– Дети, – проговорила она тихо, но решительно, – нам нужно помолиться.

Никто не стал задавать вопросов. Мы были семьей, которая всегда полагалась на молитву. Но в тот напряженный момент мы понимали, что эта молитва будет отличаться от тех, которые мы произносили по вечерам, опускаясь на колени у своих постелей. Словно каждый из нас принял на свои плечи ответственность за безопасность семьи. И я, совсем ребенок, сидя в машине со сжатыми ладонями и мокрыми от слез щеками, молилась так усердно, как никогда в жизни.

Мы молились вслух, уверенные, что Кто-то наверху знает о нас. Не могу припомнить, сколько это продолжалось, зато сразу вспоминается чувство покоя, укрывшее нас, точно теплое одеяло. Мы закончили молиться, подняли склоненные головы и переглянулись.

Мама нежно и ободряюще улыбнулась и протянула руку к ключу зажигания. Она слегка повернула ключ, чтобы загорелись габариты. Наши глаза впились в стрелку, которая застыла ниже буквы Е. Полные надежды, мы пристально смотрели на нее, ожидая, пока мама попробует завести машину. Но еще до того как она это сделала, начала двигаться вверх. Медленно, прямо на наших изумленных и перепуганных глазах, она поднялась над буквой Е.

Мама бросила на нас взгляд, в котором изумление вскоре сменилось благодарностью и радостью. Она быстро завела машину и благополучно проделала весь путь до нашей подъездной дорожки.

Мы не говорили об этом случае ни на пути домой, ни на следующий день. Да и зачем? На следующее утро, когда мама заливала бензин в машину, я наблюдала за ней, зная, что накануне вечером с нами произошло нечто чудесное, чего никто из нас не мог отрицать. Надежда, которая была прежде юной и робкой, навеки поселилась в моем сердце. С этого момента и впредь я накрепко усвоила, что чудеса могут случаться и что мою жизнь всегда будет питать топливо веры.

Стоял один из тех мрачных дождливых февральских дней, которыми так славится орегонский город Портленд, и мое настроение было таким же беспросветным, как погода. Кому-то дождь нравится, но не мне. В тот день я уже промокла насквозь, пока отвозила свою трехлетнюю дочку Саммер в христианский детский сад. Меньше всего мне хотелось снова выходить под дождь. Но было уже два часа дня, а дочку нужно было забрать до половины третьего.

Проторчав в ужасных пробках, я затормозила на парковке возле садика без четверти три. Я знала, что воспитательница Саммер будет недовольна.

Я припарковала машину, плотно запахнула и застегнула куртку и потянулась за зонтом, которого не оказалось под передним сиденьем, где ему следовало быть. Кто-то (конечно, это была не я) оставил его в то утро в гараже. Я пробормотала пару слов, от которых наверняка поморщился бы мой ангел-хранитель, и поспешила к зданию через озеро, покрывшее весь двор.

Когда я вошла внутрь, воспитательница Дженнифер подняла бровь, явно недовольная моим опозданием, и махнула рукой вдоль по коридору. Саммер склонилась над столом, заканчивая рисунок.

– Пливет, мамочка! – чирикнула она.

– Привет, золотко, – отозвалась я. – Мы опаздываем. Воспитательница Дженнифер хочет домой.

Дочь показала мне свое произведение.

– Смотли! Я налисовала его для тебя!

Я взяла лист бумаги и торопливо прищурилась.

– Ага… Хорошо, – кивнула я и протянула дочери ее курточку. Она сердито сложила руки на груди.

Саммер не собиралась никуда идти, пока я не извинюсь. И извиниться следовало убедительно.

– Это замечательно! – принялась я восторгаться. – Лучшее из всего, что ты делала!

Она наконец кивнула и послушно протянула руки за курточкой. Дождь на улице уже превратился в ледяную, почти горизонтальную пелену. Когда мы добрались до машины, нас обеих можно было выжимать.

– Доздик, – заметила Саммер со своего сиденья за моей спиной.

– И нешуточный, – согласилась я, промокая волосы пачкой бумажных салфеток, прежде чем завести машину.

Я как раз выруливала с парковки, когда Саммер завопила:

– Подозди! Надо велнуться!

Я ударила по тормозам и обернулась к ней.

– О чем ты говоришь? Вернуться? Зачем?

– Моя валезка с медведиками! – воскликнула она, размахивая у меня перед носом одинокой правой варежкой «с медведиками». – У меня валезка потелялась. Навелно, я оставила ее в садике!

– О, ради всего святого… Погоди минутку, – пробормотала я, подруливая к тротуару. Остановившись, я перегнулась через сиденье и отстегнула ее ремень безопасности. – Посмотри в кармашках.

– Я смотлела! – с подвыванием возразила Саммер. – Ее там нет! – и она вывернула оба кармана наизнанку, чтобы продемонстрировать мне отсутствие варежки.

– Привстань, – вздохнула я. – Может быть, ты на ней сидишь.

Она послушно приподнялась. Никаких варежек. Мы проверили все вокруг, заглянули под сиденья и на коврики под ногами. Ничего.

– Видис! – вскричала Саммер. – Мы долзны велнуться!

– Нет! Может быть, она осталась снаружи, рядом с тротуаром.

Я открыла дверцу и высунулась наружу. Ниагарский водопад с шумом обрушился на то, что осталось от моей прически. Никакой варежки.

– Ну все! – произнесла я тоном, не допускающим возражений. – У тебя дома три пары варежек! А теперь полезай обратно в кресло, чтобы я могла тебя пристегнуть.

– Я хочу мою лучшую варезку с медведиками!

– Ну а я хочу неделю отпуска на Ямайке.

Размышления об этом заставили ее на пару минут умолкнуть, а я смогла направить машину к дому.

Но спустя эту пару минут я услышала:

– Мне нузна моя валезка!

Глядя на расстроенное личико Саммер, отражавшееся в зеркальце заднего вида, я сказала:

– Ты дала это понять предельно ясно. А теперь забудь об этом. Пожалуйста.

Сощурив глаза, она пробормотала себе под нос что-то сердитое.

– Что ты сказала?

– Я говолю, – пробурчала она, надувшись, – я тогда поплосу Иисуса. Иисус достанет мне мою валезку.

Закатив глаза, я ответила:

– Иисус НЕ будет доставать тебе варежку. Он занят более важными вещами.

– Нет, достанет, – твердо возразила она.

Приехав наконец домой и поставив машину в гараж, мы вошли в дом. Я сказала Саммер:

– Мне нужно еще много чего сделать, пока будет готов ужин. Пойди поиграй в своей комнате, дорогая.

Я развесила в прачечной наши куртки и пошла в кухню, чтобы перемыть тарелки, стоявшие в раковине. И тут вспомнила, что надо принести почту – она осталась снаружи, под дождем! Застонав, я снова натянула мокрую куртку и, раздраженно топая, пошла по коридору к входной двери. Саммер от меня не отставала.