Только двое во всем доме не могли заснуть.

Кэт долго сидела на нижней ступеньке лестницы, глядя на фотографии и не переставая думать о том, что стояло на кону.

Дядя Эдди на своей любимой скамейке. Габриэль — даже на этом снимке настолько красивая, что простым смертным было неловко на нее смотреть. И Гейл — Кэт пришлось признать его правоту: фотография Такконе запечатлела его лучшую сторону.

Но на фото отца Кэт смотрела дольше всего. Она изучала знакомую площадь, людей в толпе. На заднем плане она узнала Амелию Беннет и почувствовала облегчение — кто-то присматривал за отцом, даже если она сама была далеко. Но тут Кэт заметила кое-кого еще.

Девушка с трудом поборола желание выругаться или почувствовать себя полной дурой. Она только тихо произнесла:

— Боже мой.

Кроме нее, в доме бодрствовал только Гейл. Он зашел в кладовку и закрыл за собой дверь. Стоя среди банок с томатной пастой и мешков с мукой, он достал телефон и набрал несколько цифр.

— Дядя Эдди, — медленно проговорил Гейл в трубку. — Кажется, мне нужна ваша помощь. Кого мы знаем в Париже?

Во сне Кэт слышала музыку. Она была громче, чем тем вечером в саду, и эхом отдавалась от стеклянных стен и пола, выложенного плиткой. Она оглядывалась в поисках Гейла, но его нигде не было, он затерялся в толпе музея Хенли. Девушка вытягивала шею, пытаясь найти его. Но солнце, палившее сквозь стекло, было слишком ярким, а музыка — слишком громкой. И никто не танцевал.

— Гейл! — крикнула Кэт. — Габриэль!

Что-то было не так, Кэт знала, но было слишком поздно, чтобы остановить это… Остановить… нечто.

— Гейл! — снова позвала девушка, но ее крик поглотил оглушительный звук, разнесшийся по атриуму: это был рев, похожий на раскат грома, сопровождаемый вспышкой молнии. Но на улице светило яркое солнце — ни облака, ни тени грозы. И все же внутри шел дождь. Над головой Кэт висела темная туча, закрывавшая свет; люди вокруг разбегались с криками. Но Кэт неподвижно стояла под струями дождя, пристально глядя на женщину у входа. На ней были красное пальто и лаковые кожаные ботинки, и она так же внимательно рассматривала Кэт.

— Мама? — голос Кэт был едва слышен за приближающимися звуками полицейских сирен и пронзительно завывающей сигнализацией музея. — Мама! — закричала девушка. Она бросилась за женщиной на улицу, отчаянно распихивая толпу людей.

В ту же секунду солнце исчезло. Опустилась ночь. Капли дождя начали замерзать. Красное пальто ее матери резко выделялось на фоне белого снега, мягким одеялом укрывшего улицы города.

— Мама! — звала Кэт, но женщина не оборачивалась. — Мама, подожди меня!

Кэт бежала все быстрее, стараясь не упасть, но снег был слишком глубок, а ее руки совсем замерзли. Вдалеке все еще выли сирены.

«Нужно спрятаться, — подумала девушка. — Нужно бежать». Но вместо этого она отчаянно продолжала преследовать женщину, искать красную дверь, красное пальто.

— Мама! — Снег шел все сильнее, заметая следы. — Мама, вернись!

Снежинки падали ей на ресницы и стекали по лицу, словно слезы, а сирены выли все ближе, все громче, пытаясь выдернуть Кэт из сна, который она не хотела покидать. Она протянула руки вперед, словно цепляясь за снег, за ночь. Но шум был слишком громким. Кэт открыла глаза — она знала, что мать ушла и она не могла следовать за ней.

Девушка потянулась к прикроватной тумбочке и выключила будильник. Она закрыла глаза, надеясь вернуть остатки сна. Но ее комната уже купалась в редких лучах британского солнца, а пуховое одеяло, наброшенное на кровать, было жарким и тяжелым. Кэт подумала о женщине в красном пальто — она знала, почему та не могла подождать.

Есть места, в которые не пускают дочерей.

Так что Кэт перевернулась на спину, уставилась на затейливо украшенный потолок, вздохнула и произнесла:

— Часть третья начинается.

Когда Кэт наконец спустилась в столовую, Маркус стоял навытяжку у открытой двери во двор, держа в одной руке тарелку с тостами, а в другой — включенную рацию. Саймон сидел за длинным столом, окруженный компьютерами и проводами. Но внимание Кэт привлек Ник, расположившийся во главе стола и с двух сторон зажатый между Гейлом и Габриэль.

— Даже не задавай вопрос, если знаешь, что ответ будет отрицательным, — наставлял его Гейл.

— Ни за что не выходи из роли — ни на секунду, — добавила Габриэль.

— Ты всегда должен держать беседу под контролем, — сказал Гейл.

— Твой собеседник всегда должен думать, что это он контролирует тебя, — продолжила Габриэль.

Кэт знала эту речь наизусть. Ей и самой доводилось произносить ее.

— И никогда, ни за что… — начал Гейл, но Ник повернулся к Кэт, улыбаясь ей.

— Доброе утро. — Он казался совершенно непринужденным, словно был у себя дома. — Вот и спящая красавица.

Габриэль критически оглядела взъерошенные волосы и мятую пижаму Кэт.

— Та еще красавица, — ухмыльнулась она сестре. — Без обид.

Не успела Кэт ответить, как из-за длинной каменной ограды, обрамлявшей поле в отдалении, начал клубами подниматься черный дым, а откуда-то из рук Маркуса раздался скрипучий голос:

— Ну как? — Ангус казался очень довольным собой.

Габриэль подняла большой палец, и Маркус нажал кнопку на рации и произнес:

— Больше.

Ник посмотрел на Гейла.

— У тебя что, нет соседей? — спросил он.

Гейл проигнорировал вопрос. Вместо этого он повернулся к Кэт и произнес:

— Он не готов. Я должен сделать это сам.

Кэт отрицательно помотала головой.

— Уэйнрайт слышал твой голос.

— Я могу говорить с акцентом.

Кэт улыбнулась.

— Как в тот раз в Гонконге?

Гейл шумно выдохнул.

— В этот раз я могу постараться.

— Нет. — Кэт даже не хотелось спорить.

— Спасибо за поддержку, крошка, — произнес Ник с идеальным акцентом коренного жителя Лондона, каковым он и являлся.

Гейл открыл рот, чтобы оспорить новый статус кво, но в этот момент Саймон произнес:

— Шоу начинается, — и развернул ко всем экран самого большого ноутбука.

По картинке на экране все сразу поняли, что Грегори Уэйнрайт уж точно не был ранней пташкой.

Его галстук был весь перекручен, костюм — помят. Спотыкаясь, он плелся к своему столу с видом человека, которому больше всего на свете хотелось вернуться в мягкую постель.