Но пока сотрудники уголовного розыска составляли опись обнаруженных у гадалки краденых вещей, пока во внуковской медсанчасти врачи делали Светлову антистолбнячный укол и накладывали повязку на рану, и пока инспекторы ГАИ восстанавливали нормальное движение на Очаковском шоссе, мы с Ниночкой и Пшеничным уже были далеки от всего этого – мы искали банду квартирных воров, которые ограбили квартиру академика Ципурского в доме № 36-А на улице Качалова. Потому что мне, как и Пшеничному, очень хотелось поговорить с их наводчиком…

18 часов 30 минут

А был, между тем, обычный воскресный январский вечер. И хотя Москву завалило снегом и никакие снегоочистительные машины не успевали сжевать с тротуаров и мостовых все то, что сыпалось и сыпалось с неба, москвичи не сидели дома. У кинотеатров стояли очереди на новую кинокомедию Петра Тодоровского «Любимая женщина механика Гаврилова», театры были переполнены, по улице Горького дефилировали красивые девочки в импортных дубленках и высоких ботфортах, а на Новом Арбате у входа в молодежное кафе-мороженое «Метелица» клубилась толпа едва достигших совершеннолетия юношей и девушек. Сверху, со второго этажа, из зала кафе доносилась на улицу музыка джазового оркестра, она еще больше горячила толпу, и парни и девушки волнами накатывались на закрытые двери кафе, где уже висела табличка «СВОБОДНЫХ МЕСТ НЕТ».

Мы с Пшеничным переглянулись – как через эту густую, сбитую в один ком толпу пробраться к дверям кафе? Конечно, можно позвать постового милиционера, и он своим милицейским свистком проложит нам дорогу, но именно этого шума нам создавать и не хотелось. Внутри кафе сейчас была вся троица, которую назвала востряковская гадалка: Борис Морозов, Костя-тромбонист и Лена-Элеонора. Нас было тоже трое, и мы должны были взять их тихо, без всяких погонь, выстрелов и прочей дребедени. Но для этого надо было без лишнего шума проникнуть в кафе или хотя бы к его дверям, чтобы показать швейцару свои удостоверения.

Выручила Ниночка. Впрочем, слово «выручила» тут не подходит, поскольку без большой натяжки можно сказать, что почти всю операцию по задержанию шайки воров-домушников провела именно Ниночка, а мы с Пшеничным были лишь ее ассистентами. Еще в Дежурной части, как только Светлов передал по радио, что в кармане Воротникова обнаружен паспорт некоего Бориса Морозова, я через адресный стол выяснил, что он живет в одной квартире со своей мамой Агнессой Сергеевной, и попросил Ниночку позвонить в эту квартиру. Нужно было узнать, дома ли этот Морозов, а если нет, то где он. Ниночка с ее вологодским акцентом годилась для этого как нельзя лучше, а справилась со своим заданием просто блестяще. Из квартиры все того же академика Ципурского она позвонила Агнессе Сергеевне, а мы в Дежурной части слышали весь разговор – благо техника прослушивания телефонных разговоров у нас работает безотказно.

– Алле! Агнесса Сергеевна? – сказала Нина в телефонную трубку так непринужденно, словно эта Агнесса Сергеевна была ее родной теткой. – Добрый вечер, это Ниночка. А Боря дома?

Конечно, у двадцатилетнего Бори была не одна знакомая Ниночка, но Агнесса Сергеевна не стала разоблачать сына. Польщенная, видимо, тем, что хоть эта Ниночка знает ее имя-отчество, она сказала:

– Давно ускакал!

– С Костей, что ли? – спросила Ниночка. – Или с Ленкой-Элеонорой?

– Они втроем сейчас в «Метелице». Костя же сегодня работает! – сказала Агнесса Сергеевна.

– Ой, ну да! – воскликнула Ниночка. – А я и забыла, идиотка! Я их тут жду, в «Лире»! Чао, Агнесса Сергеевна, пока! – и положила трубку.

– Лихо! – восхитился генерал Волков и сказал мне: – Слушай, из нее отличная оперативница получится. Может, отдашь ее в милицейскую школу? Как только кончит, сразу в угрозыск возьму, обещаю…

Теперь перед входом в кафе «Метелица» воодушевленная генеральской похвалой Ниночка уже сама проявила инициативу.

– За мной! – скомандовала она мне и Пшеничному, и буквально штопором ввинтилась в толпу своих сверстников, атакующих двери кафе. И, работая локотками и плечиками, стала буравить себе и нам дорогу, на ходу выкрикивая куда-то вперед: «Женька, я тут! Я тут, я иду! Да дайте пройти, девчонки!»

– Куда ты прешь, там закрыто! – пробовал кто-то остановить ее.

– Кочумай, меня там чувак ждет! – отмахивалась Ниночка и опять кричала вперед своему воображаемому «чуваку»: – Женька!…

Так мы добрались до входа в кафе. Здесь я показал швейцару свое удостоверение, и он тут же из хама и вышибалы превратился в заискивающего холуя, а я спросил у него:

– Костя сегодня работает?

– Как же! На тромбоне играет.

– А Морозова знаешь?

– Борьку, что ли? Тута он, товарищ прокурор…

– И Лена с ними? – спросила Ниночка.

– Ага.

– Пошли, покажете… – приказала ему Нина.

Даже деревянная лестница, ведущая на второй этаж, была забита длинноволосыми прыщавыми юнцами с сигаретами во рту. Оглушительный джаз покрывал их голоса. Расталкивая подростков, швейцар проложил нам дорогу к залу. Здесь творилось что-то невообразимое. В густом сигаретном дыму, нависшем над полутемным залом, за тесно приставленными столиками густо сидела молодежь – 16-18-летние девицы и парни. Перед ними на столиках было «жигулевское» пиво, мороженое или, в лучшем случае, дешевое кислое вино «Алиготэ». Все нещадно курили, разговаривали, а на сцене гремел джаз-оркестр: пятеро странно одетых музыкантов – не то русские пахари, не то американские ковбои – выжимали из своих инструментов почти неузнаваемую в их джазовой интерпретации патриотически-комсомольскую мелодию «Гренада, Гренада, Гренада моя…». Таким образом соблюдались интересы всех заинтересованных сторон: в ежедневном отчете городскому управлению культуры репертуар оркестра выглядел идеологически правильным, а для слушателей содержание песни не имело значения, поскольку в обработке этих ухарей-джазистов даже «Гренада» звучала вполне «загранично». Большего этому залу и не нужно было.

Между тем швейцар показывал нам издали: «Вон справа, на тромбоне играет – это Костя. А перед ним, прямо возле сцены, видите, девка в зеленой кофточке танцует – это Элеонора. И рядом с ней вино за столиком пьет – Борька Морозов…»

Я видел, что и моя Ниночка непроизвольно подергивает бедрами в такт этой музыке – она была в своей стихии.

– Придется ждать, пока они отыграются, – сказал я Пшеничному. Арестовывать музыканта на глазах у зрителей было немыслимо.

– Зачем? – спросила Нина. – Вы идите вниз, я их сейчас вам по одному приведу.

– Как это? – удивился я.

– А это уж мое дело! – сказала Нина. Прямиком через зал она прошла к столику Морозова, и через минуту уже танцевала с ним на пятачке возле сцены. Да, моя вологодская Нина оказалась действительно отличной оперативницей – потанцевав с этим Борисом несколько минут, она легко увлекла его вниз, на первый этаж, якобы в полутемный бар, и по дороге с рук на руки сдала его нам – мне и Пшеничному. А сама отправилась наверх за Леной-Элеонорой. Так через каких-нибудь полчаса без всякой стрельбы и погонь вся троица оказалась в 3-м отделе МУРа.