– Нет. Но в эти дни все путешественники должны вот-вот пересечь границу. С нунцием или без нунция, впереди им предстоит долгая и полная опасностей дорога.

Заговорщики берут свои пальто и выходят на улицу, где единственный фонарь освещает переулок, ведущий к королевскому дворцу. Не прощаясь, они поспешно, чуть ли не бегом расходятся каждый в свою сторону.

Его светлость Карл Третий, преисполненный достоинства, обедает в просторной гостиной своего дворца. Стены гостиной украшают гобелены, изготовленные королевской фабрикой и изображающие мифологические сцены. Нос у Его Величества крупный, лицо загорело во время охоты, которую он чрезвычайно уважает, и кажется еще темнее в сочетании с белым париком, уложенным на висках локонами. Он одет в камзол зеленого бархата, с шеи свисает орден Золотого Руна, на груди же красуется крест ордена, названного его собственным именем, члены коего, в соответствии с папской буллой, обязуются защищать догмы Непорочного зачатия. Над головой монарха, локтях в двадцати над уровнем пола, виднеется потолок, расписанный аллегорическими сценами, прославляющими величие дома Бурбонов и завоевание Америки. За столом он сидит один, спиной к стене, и неторопливо, с задумчивым видом жует, внимательно глядя себе в тарелку. Время от времени протягивает руку, вытерев предварительно губы салфеткой, к стоящему рядом хрустальному бокалу с королевской фабрики Ла-Гранха, наполненному вином. За каждым его движением внимательно следит не отходящий от него ни на секунду старший мажордом королевского дворца граф де лос Ансулес, а также лакей в безупречной ливрее: оба, преклонив голову, передают ему то одно, то другое яство. На ковре возле стола дремлют королевские левретки, время от времени они поднимают морды, внимательно следя за хозяином, который все с тем же безразличным видом бросает им кусочки пищи.

Протокол заседания строг и неизменен: человек двадцать приглашенных на обед – как правило, это мужчины – располагаются на почтительном расстоянии от монарха. Сегодня присутствуют послы из Неаполя и России, папский нунций, архиепископ Толедский, а также обычные царедворцы и приглашенные. Со стороны это выглядит как разноцветный узор из пестрых камзолов, сутан, униформ, обильных и пенных кружев, элегантных кальсон и завитых париков с пышными локонами на висках. Иногда король поднимает глаза и устремляет взгляд на одного из них, приглашая приблизиться, и тот почтенно приступает, делает реверанс, выслушивает то, что произносит, обращаясь к нему, Карл Третий, и почтительно отвечает, а потом, заметив, что монарх переводит взгляд на тарелку, давая понять, что разговор окончен, возвращается в исходную точку. Пока суд да дело, прочие собравшиеся общаются между собой, шушукаются, ожидая своей очереди, или же потихоньку прислушиваются, стараясь уловить обрывки монаршей беседы.

– Обратите внимание, любезный маркиз: Паньяфлорида удостоился всего минуты общения с королем!

– Вполне достаточно для того, чтобы попросить звание полковника для своего зятя, полагаю…

– О, как вы проницательны!

Лакеи уносят последнее блюдо и подают монарху кофе в крошечной фарфоровой чашечке, подаренной послом Чили. Карл Третий отпивает глоток и, все еще держа чашку возле рта, смотрит на кардинала Оттавиани, римского нунция. Тот в этот миг приближается с дипломатичной улыбкой. Его руки сложены на пурпурной мантии, обрамленной кружевом. На пальце сверкает кольцо, положенное ему по сану. Происходит обмен любезностями, кардинал пересказывает Карлу Третьему папское послание, после чего переходят к другим делам. На своем превосходном испанском с заметным тосканским акцентом нунций просит дозволения участвовать в беседе архиепископа Толедского и маркиза де Каса Прадо; король любезно соглашается, предлагая упомянутым персонам приблизиться.

– Дело довольно щекотливое, Ваше Величество, – заключает нунций, изложив суть.

Воспользовавшись паузой, архиепископ и маркиз деликатно вступают в беседу, высказывая свои соображения. Монарх выслушивает их с рассеянным видом, поглядывая время от времени на левреток, одна из которых встает с ковра и довольно шумно облизывает ему руку. Добродушный властитель обеих империй не запрещает ей этого.

– Испанская королевская академия в силу своего престижа не имеет права опускаться до сомнительных авантюр, которые предлагают наши бурные времена, – говорит архиепископ Толедский. – Эту поездку в Париж за «Энциклопедией» обсуждают буквально повсюду!

– Очень обсуждают, – поддакивает маркиз де Каса Прадо, поощряемый едва заметным кивком нунция.

– Вот как? Кто же именно? – кротко интересуется король.

Нунций и маркиз переглядываются. Слово берет нунций.

– Видите ли, ваша милость… Сеньор… Речь идет о путанной компиляции, полной парадоксов и ошибок, напичканной пагубными теориями о естественном законе. Спорное и оспариваемое произведение, которое к тому же присутствует в «Индексе запрещенных книг», составленном церковью.

Монарх невозмутимо выдерживает его пристальный взгляд.

– Это произведение имеется в моей личной библиотеке.

Повисает тишина. Маркиз де Каса Прадо как представитель светского общества улавливает намек и заметно стушевывается. Иначе говоря, робко улыбается и далее пребывает нем как рыба. Церковная власть выказывает большее присутствие духа.

– Библиотека Вашего Величества, – мягко произносит архиепископ Толедский, – находится вне какого-либо…

Он умолкает, подыскивая подходящее слово или, наоборот, сознательно замалчивая его. Карл Третий терпеливо поглядывает на свою руку, которую облизывает левретка.

– …сомнения, – с поистине кардинальской осмотрительностью выдавливает наконец из себя нунций.

Король берет чашку и, поднеся к морде собаки, позволяет осторожно обнюхать ее. Левретка виляет хвостом и тщательно вылизывает кофе.

– Испанская королевская академия ничуть не хуже моей личной библиотеки, – произносит он, возвращая чашку на стол. – Что отлично известно вашему высокопреосвященству.

На этот раз намек уловил архиепископ Толедский. Он умолкает, вытянувшись рядом с онемевшим маркизом де Каса Прадо. Лишь нунций остается на линии огня.

– «Энциклопедия» напичкана уловками, ироничными намеками и ложными утверждениями, касающимися вопросов веры, – настаивает он. – Все это подрывает основы религии, вредит ей хуже Локка и Ньютона… По моему мнению, которое лишь отражает мнение его святейшества, это творение расшатывает христианские основы государства.

– Статья «Христианство» мне показалась безукоризненной, – возражает король. – Насколько припоминаю.

– Вы… Вы, Ваше Величество, ее читали?

– Представьте себе. Мы, короли, интересуемся не только охотой.

Наступившая пауза затягивается: нунций медлит с ответом.

– В таком случае, – бормочет он в конце концов, – я уверен, что Ваше Величество не позволит ввести себя в заблуждение. Чтобы обойти цензуру, издатели схитрили, трусливо поместив в «Энциклопедию» двойные смыслы и завуалированные ереси… Так, во внешне безобидной статье «Сиако» авторы насмехаются над Вашей милостью, выряжая вас в японские одежды, а в «Ипаини» рассуждают о Святом причастии как о диком языческом ритуале… Не говоря уже об «Autorité pоlitique»[17], где могущество короля занижается в сравнении с волей народа.