Руководствуюсь ли я в своих действиях только местью за сына? А может, на самом деле это скрытая месть за самого себя, за свою жизнь? Жил ли я вообще? Делил по привычке постель с женщиной, чувства к которой давно остыли, ходил на опостылевшую работу, подстраиваясь под начальников-кретинов, — и все это лишь из-за отсутствия мужества, необходимого, чтобы начать все сначала? Выходит, я раб привычки?

Всю жизнь я выбирал путь наименьшего сопротивления, а теперь смерть сына стала тем катализатором, который разорвал путы рабства-привычки и толкнул меня на путь, который ни к чему хорошему не может привести.

«Может больше не тот, кто может, а тот, кто хочет», — утверждает старинная испанская пословица. Выходит, в глубине души я не хотел изменений в своей жизни, и это Судьба распорядилась таким ужасным способом.

Что есть настоящее? Это тревожное ожидание будущего и сожаление о прошлом. А ведь нам принадлежит лишь настоящее: прошлое и будущее прячутся в одеждах эфемерной фантазии. «Фантазия» в переводе с древнегреческого означает: то, что становится видимым. Но, как правило, она расходится с реальностью.

Прошлая жизнь теперь не диктует мне условностей, норм поведения — я свободен от всего этого, сам принимаю решения и их реализую. Последователен ли я в своих действиях? «До конца последовательны только мертвецы» — мрачное определение последовательности Хаксли не согревает душу и не придает оптимизма в моей ситуации.

Я стоял в предбаннике, соединяющем площадку перед лифтом и пожарный выход, время от времени выходил на морозный балкон, безрезультатно всматривался в густую тьму перед дверью подъезда. Но больше я рассчитывал, что к дому подъедет автомобиль с ярко светящимися фарами, которые ослепнут, раздастся звуковой сигнал включения охранной сигнализации. Затем оживет кабина лифта, начнет подниматься, а я застыну на площадке перед лифтом, сжимая в руке пистолет, считая удары сердца до того момента, пока не откроются двери лифта.

Я изменил первоначальный план, решив встретить Калгана в темноте, на выходе из лифта, предварительно разбив лампочку на площадке — дотянуться до нее, чтобы выкрутить, я не смог. Это даст мне дополнительную секунду для оценки ситуации, и я либо, угрожая пистолетом, заставлю его впустить меня в квартиру, либо, если он будет не один, вежливо посторонюсь и перенесу «разговор» на другой раз.

То и дело лифт оживал, вбрасывая мне в кровь очередную порцию адреналина, но в итоге игнорировал мой этаж. Ожидание — это пытка, на которую обрекаешь себя добровольно. Я изнемогал из-за пустого времяпровождения, ничегонеделания. «А если он вообще сегодня не появится?»

Если меня разыщет милиция, то за двойное убийство мне светит пожизненное тюремное заключение. И нынешнее утомительное ожидание — лишь любительская репетиция моего ближайшего будущего. Крошечная камера на двоих, полосатая роба, охранник — царь и бог, униженное передвижение на полусогнутых ногах со скованными сзади руками, поднятыми вверх, единственное развлечение — получасовая прогулка по закрытому тюремному дворику. Единственное избавление от этого — смерть.

За размышлениями, которые опустили мой оптимизм ниже нулевой отметки, я чуть не пропустил осторожные, еле слышные шаги на черной лестнице этажом ниже. Что это? Галлюцинация или это приверженец здорового образа жизни, ярый противник лифтов, идет домой пешком? Кто бы это ни был, он не должен обнаружить меня, я и так наследил у Боди. Я стараюсь бесшумно приоткрыть дверь на площадку перед лифтом, но она предательски скрипит.

Двигаюсь в темноте на ощупь, благо было время здесь освоиться. Следующая дверь, которая ведет в коридор, где расположены квартиры, открыта. Коридор здесь раздваивается, я делаю четыре шага до квартиры Калгана и прячусь в нише соседней двери. Невидимый гость идет моим путем — так же предательски скрипнула дверь на площадке перед лифтом.

Легкий шорох приближается, мне даже кажется, что я слышу чье-то дыхание. Неужели у меня до такой степени обострился слух? Это Калган? Решаю действовать, когда услышу шум открываемой двери. Держу наготове фонарик и пистолет, но «макаров» не снимаю с предохранителя.

«Что он медлит? Ведь он уже должен…» Растерявшись, я включаю фонарик и направляю луч туда, где, по моему предположению, должен стоять незнакомец. В то же мгновение чувствую, как взлетаю и тут же грохаюсь спиной, головой на каменный пол. Моя рука, держащая фонарик, заломлена болевым приемом, выпускаю бесполезный пистолет и ору благим матом.

Страшная боль парализует меня, делает куклой в руках Калгана — я уже не сомневаюсь, что это он. Он еще сильнее заламывает мне руку за спину, не давая утихнуть нестерпимой боли, схватив за волосы, запрокидывает голову до хруста в шейных позвонках. Я замолкаю, хриплю, кашляю. Я беззащитен в его руках и молча повинуюсь его приказу подняться.

Слегка приоткрывается дверь соседней квартиры, разрезав темноту узкой полоской света, слышится испуганный женский голос:

— Что здесь происходит?! Я сейчас милицию вызову!

— Тетя Клава, все в порядке. Мы тут с приятелем балуемся.

— Витя, опять ты! Уже поздно, люди спать хотят, когда ты угомонишься?

— Все в порядке, тетя Клава. Спокночи, и мы сразу на боковую, сегодня громкой музыки не будет.

У Калгана, оказывается, есть человеческое имя, и соседи его бандитом не считают. Хотя кто его знает. Не об этом мне сейчас надо думать, ведь я влип серьезно! Можно крикнуть соседке, чтобы вызвала милицию, но не хочу пожизненно гнить в тюрьме. Лучше сразу… В голове чехарда мыслей, а тело — сплошной комок боли, похоже, при падении я отбил себе все внутренности. Калган подвел меня к двери своей квартиры, отпустил волосы и перехватил заломленную руку другой рукой.

«Это шанс! Ему надо будет достать ключи и открыть дверь, а делать это одной рукой будет непросто. Если в этот момент рвануться…»

Страшная боль обрушивается на мою голову, перед глазами мелькает что-то багрово-красное, словно последний луч тонущего за горизонтом солнца, и все скрывает наступившая тьма.

В себя я пришел в квартире, куда так стремился попасть. Обе мои руки прикованы к трубе, идущей к батарее отопления. Голова раскалывается от боли, и поначалу перед глазами все плывет. Когда зрение восстановилось, я увидел, что в комнате больше никого нет.

Похоже, я оказался в спальне. На широком, разложенном диване с темной обивкой скомканные несвежие простыни, выбившееся из пододеяльника шерстяное одеяло. Горной грядой громоздятся деформированные подушки, наводящие на мысль о предыдущей бурной ночи. В воздухе стоит тяжелый дух похоти, пота, сладких духов и крепких сигарет. Тарелки с остатками засохшей пищи, рюмки, фужеры стоят-лежат на полу, около передвижного столика-бара.

Первая часть моего плана выполнена — я попал в квартиру Калгана, только не совсем так, как планировал. Металлические браслеты больно обхватили запястья, успели уже растереть кожу. Поднятые вверх руки затекли, и я никак не могу найти приемлемого положения тела, кроме как сидеть возле стенки на корточках. В бушлате мне очень жарко, обливаюсь потом.