— Это звучит глупо, но я знаю только ее имя — Лена. Она работает с моей женой в одной коммерческой фирме. Собственно, жена меня к ней и послала. — Женщина недоуменно на меня посмотрела, а я в ответ доверительно улыбнулся. — Жена продиктовала ее адрес, а я, понадеявшись на память, не записал и забыл номер квартиры. Дом и подъезд помню, один раз сюда жену подвозил, а в квартире не был. Память у меня специфическая: местность запоминаю, а цифры тут же из головы улетают, наверное, остался школьный синдром от уроков математики.

Лифт остановился, я вышел вслед за женщиной.

— Лена? Есть девочка, живет на четвертом с родителями, учится в школе. Но вы говорите, она уже работает?

— Мне бы позвонить, сразу все прояснится. Если бы вы были так любезны… Я быстро поговорю, это займет всего полминутки.

Женщина стояла у двери и задумчиво вертела в руках ключи, не решаясь открыть дверь. «Боится открывать, значит, дома никого нет».

Лифт вздрогнул, а с ним и я, и пополз вверх. «Выходит, мои кореши еще воюют с дверью».

— Я дам вам номер телефона, и, пожалуйста, позвоните сами и узнайте правильный номер квартиры. — Я вытащил из кармана записную книжку и начал листать, делая вид, что ищу номер телефона.

Женщина успокоилась, открыла входную дверь и сразу зажгла свет в прихожей. Внизу хлопнула дверь, и у меня екнуло сердце. Время пошло на секунды.

Я мгновенно зажал ей рот, вывернул левую руку и втолкнул вглубь прихожей. Женщину будто парализовало, она только мотала головой. Ногой захлопнул дверь и прислушался: в квартире тишина. Похоже, я был прав — дома никого нет. Прихожая небольшая, полтора на два метра, из мебели только шкаф-вешалка. Судя по планировке, квартира двухкомнатная.

Я осторожно подтолкнул женщину к входу в комнату и почувствовал, как она напряглась в безмолвном сопротивлении. Представил, как распахнулись от ужаса ее глаза. Пытаясь ее успокоить, прошептал ей на ухо:

— Не бойтесь меня, я не насильник и не убийца. Обстоятельства вынудили меня доставить вам временные неудобства.

Втолкнув в комнату, я грубовато уложил ее на софу лицом вниз, в подушку, и убрал руку, которой зажимал рот. У нее уже готов был вырваться крик, но я затолкнул ей в рот импровизированный кляп — скрученный платок. Перевернул ее на спину.

— Хотите верьте, хотите нет, но меня преследуют бандиты. Отсижусь у вас несколько часов, а затем уйду, не причинив вам вреда. У меня есть деньги. Вам нужны деньги? Считайте, что я у вас арендую кусочек жилплощади на время.

Женщина извивается, пытаясь сбросить меня с софы, вытолкнуть кляп. По всей видимости, мои слова не доходят до ее сознания. Снова переворачиваю ее на живот и крепко связываю руки шарфиком.

Свет из коридора едва проникает в комнату, создавая здесь густой полумрак. Темнота ее пугает, но в моем положении опасно включать верхний свет — не исключено, что снаружи наблюдают за окнами в доме. Оставляю ее на софе, подхожу к окну. Шторы довольно плотные, но могут пропускать свет. Я их задергиваю, становлюсь на стул и выкручиваю из трехрожковой люстры две лампочки. Женщина уже на ногах и выскакивает в коридор. Догоняю и возвращаю ее на софу. Понимаю, что это рискованно, но, чтобы ее успокоить, включаю оставшуюся единственную лампочку в люстре. Дождавшись, когда ее испуганные глаза приобрели осмысленное выражение, я медленно и с расстановкой произношу:

— Я не грабитель, не вор и не насильник. Если вы пообещаете не кричать и угостить меня чаем, то я освобожу вас. Надеюсь, мы достигли взаимопонимания?

Она кивает и больше не делает попыток освободиться. Возможно, она просто усыпляет мою бдительность и ждет момента, чтобы разорвать тишину долгим пронзительным криком, на радость моим преследователям. Я внимательно смотрю ей в глаза. Похоже, она успокоилась. Выждав паузу, я медленно произношу:

— Не пытайтесь кричать, иначе я надолго оставлю вас связанной и с кляпом во рту. Повторяю: мне нужны не вы, не ваши ценности, просто мне необходимо какое-то время отсидеться в вашей квартире. Речь идет о моей жизни, поэтому мне приходится идти на крайние меры. Если вы будете себя вести, как я прошу, то сможете спокойно заниматься домашними делами. Постараюсь как можно меньше вас беспокоить. Я пробуду у вас часа два-три. Если вы согласны на мои условия, кивните.

Женщина сразу кивнула. В ее глазах больше не метался страх, она спокойна, насколько это возможно в ее положении. Рассчитываю, что она меня правильно поняла. И с замирающим сердцем я ее развязал.

Женщина сразу села, выпрямилась, тяжело дыша. Ее длинные, светлые, собранные на затылке волосы слегка растрепались. Лицо человека может принимать разные выражения в зависимости от обстановки, освещения, бушующих чувств и многих других факторов. Если в лифте ее лицо с неумело подрисованными бровями и небрежно нанесенными румянами на щеках говорило только о рано наступившей в жизни этой женщины осени, то теперь ее щеки горели натуральным румянцем, вызванным недавней борьбой, взгляд был живым, что делало ее привлекательной. Мне вспомнилась упругость ее тела, скрытого под грубой тканью старенького пальто, когда мы, тесно прижавшись друг к другу, боролись на софе. Я поразился тому, что она, несмотря на совсем не располагающие к этому обстоятельства, смогла меня взволновать как женщина. А ее длинные стройные ноги, оголившиеся во время борьбы, выглядели очень привлекательно.

Я не сексуальный маньяк, чтобы воспользоваться ее беззащитностью. Это противоречит моим принципам. Я считаю, что применять силу, чтобы овладеть женщиной, могут только неполноценные идиоты, нравственные уроды, а таковым я себя не считаю. Все женщины, с которыми у меня завязывались близкие, интимные отношения, хотели меня не меньше, чем я их. А то, что эта женщина меня взволновала, — всего лишь каприз природы — сейчас не время и не место думать о чем-либо подобном.

Ей лет тридцать пять — тридцать шесть, возможно, меньше. На вид — рафинированная интеллигентка-ботаничка, всю жизнь неукоснительно следовавшая мертвым правилам, почерпнутым из рыцарских романов Вальтера Скотта, для которой чаепитие — событие, ритуал, а не тривиальное утоление жажды. Но что-то в ней меня продолжало волновать, возможно эротические флюиды, пробивающиеся сквозь «панцирь», который она привыкла постоянно носить, или ощущение животного страха перед грубой силой.

Женщина молча ожидала моих дальнейших указаний. Я помог ей снять пальто. Она осталась в свитере грубой вязки и длинной теплой юбке. Я устроился на диване, а она на стуле. Она напряженно следила за мной, я — за ней. Надо что-то делать, говорить, иначе мое молчание может спровоцировать у нее выплеск эмоций.

Я сунул руку в карман, достал паспорт и небрежно протянул ей. Она сразу его взяла и раскрыла.

— Будем знакомы. Я Борисенко Александр. Не сексуальный маньяк, не вор, не убийца, просто волею случая попал в скверные обстоятельства, вынудившие меня так себя вести. А вас как соизволили назвать глубокоуважаемые маменька и папенька? — Я специально паясничал, чтобы расшевелить ее, снять напряжение.