Память не подвела, защита нашлась быстро. Остальное лишь дело техники и охватившего двоих безумия. Прямо на перевале, под ливневым дождём.

Ира крепко цеплялась за плечи, исступленно царапалась, стонала, как обезумевшая, пока Глеб расправлялся с латексом, одновременно держа на весу ту, которую желал до помутнения рассудка, белых мушек в глазах. Ту, из которой хотелось выбить всю дурь.

Хотел. Сейчас. Всегда. Бесконечно. Безумно. Бешено.

Кружево он стаскивать не стал, не смог пересилить себя, выпустить из рук. Не мог напиться поцелуями, вкусом, запахом, страстным, безумным ответом. Лишь отодвинул в сторону, отмечая полную готовность, жажду, такую же снедающую, невыносимую, как и у него.

С алчной жадностью вкусил громкий стон, захлёбывающийся в адреналине, нечеловеческом, истовом желании.

Слизывал слёзы, перемешанные с ливнем, с красивого лица и продолжал, продолжал, продолжал – ещё и ещё, целую вечность…

Глеб не помнил, когда и куда отбросил презерватив, он сосредоточился на обмякшей в его руках Ире. Осторожно усадил на пассажирское сидение, кое-как, максимально быстро привёл себя в порядок, потом вернулся к ней.

Красивая, какая же она красивая… Невыносимо желанная, даже сейчас, сразу после безумной, ненормальной близости, посредине дороги, между отбойником и капотом внедорожника.

Видимо, всё должно было завершиться именно так, а может быть… начаться?

Просыпалась я медленно, словно выныривала из вязкого, тёплого плена. Я выспалась, при этом чувствовала себя разбитой, буквально уничтоженной. Самое злое похмелье не сравнится с тем, что ощущала я, распластавшись на широкой кровати в просторной комнате.

С двух сторон от кровати стояли тумбочки, у входа был обычный трёхстворчатый шкаф из натурального дерева, как и остальная мебель. Окна закрыты тяжёлыми гардинами в пол, так, что не проникал ни один луч света. Понять, какое сейчас время суток и сколько времени я провела в этой спальне, было невозможно.

Я прикрыла глаза, отдаваясь воспоминаниям. То, что случилось в ресторане, пронеслось цветастым вихрем. А перевал – сплошной стеной ужаса, даже лёжа под одеялом, в полной безопасности, я ощущала липкие лапы невыносимого страха, комок в груди, не позволяющий дышать полной грудью.

А вот всё остальное зафиксировалось в моей памяти подетально, складывалось ровными кирпичами, словно я выигрывала партию в тетрис.

Я вывалилась из внедорожника, как неваляшка, когда Глеб остановился в гараже этого дома. Не могла пошевелиться, поверить, что ливень больше не лупил по кузову машины, дворники не сгоняли потоки воды с запредельной скоростью, гром остался где-то там, на перевале, а прямо сейчас я слышала убаюкивающий мерный шум дождя по крыше нашего убежища.

– Испугалась, – не спросил, поставил в известность Глеб.

– Нет, – естественно, ответила я, уткнувшись ему в шею.

Глеб держал меня на руках, прижимая к своему сильному, горячему телу. Потом двинулся в дом через дверь, ведущую из гаража. Легко поднялся по лестнице, минуя несколько пустынных комнат, будто ему не приходилось нести меня в спальню, в которой я и проснулась.

Он раздевал меня, как куклу. Поставил перед собой, сам уселся на край кровати, легко расправлялся с крючками, замочками, пуговицами на моей одежде, снял даже серёжки. После отвёл в душ, зайдя под горячую воду со мной.

Я видела, как смывается грязь с перевала с моих ступней, рядом находились чистые ноги Глеба, и не могла поднять глаза на собственного спасителя. Если бы… если бы… если бы… Большая рука опустилась на моё солнечное сплетение, придавила, вынуждая прижаться спиной к разгорячённому телу, вторая провела по моей шее, снимая напряжение, по голове, выпуская вместе с мурашками по всему телу горячие слезы.

Глеб не пытался меня успокаивать, произносить утешающий, никчёмных набор слов. Слушал мой невнятный лепет и позволял тёплым струям воды смывать мои слезы, пока те не иссякли.

Простыни были холодными, отчего поцелуи казались слишком горячими. Каждое прикосновение губ обжигало, заставляло шипеть сквозь зубы, стонать, метаться, как в лихорадке. Дорожка влажного следа пробежала от шеи ниже и ниже, замерла на животе, опустилась непозволительно низко. Мне следовало удивиться, но в тот момент те немногие резервы, что оставались у меня, сосредоточились на происходящем.

После же всё походило на забытый сон, хотя я точно знала – это не сон. Это уже было, точно так же. Его ладонь обхватывала моё колено, заставляя сходить с ума от неясной, тягучей боли. После плавиться от того, что оказалась снизу. Смотрела сквозь ресницы на напряжённые руки, внимательный взгляд, капельку пота на лбу – точь-в-точь, я точно так же чувствовала вкус его губ, от которого внутри всё цепенело и сладко ныло.

Разум испарялся, сердце заходилось в бешеном темпе, дыхание сбивалось. Мелькавшие воспоминания о случившемся погибали под спудом обрушившихся на меня безумных ласк. От них дыхание перерастало в стон, а организм требовал своего. Немедля.

Потом я лежала на боку, перебирала волосы на затылке Глеба – мягкие, шелковистые, переходящие в короткий ёжик. Вдыхала смесь запаха геля для душа, моря, смолы, самого Глеба, закрыла глаза и вдруг сказала это:

– Я люблю тебя.

Мгновенно распахнула глаза, увидела отвечающий мне спокойный, молчаливый взгляд, проглотила хину воспоминания, тут же закрыла глаза снова, внутренне готовясь услышать то же самое, что и тогда, и всё, что услышала:

– Спи, Ира.

Я поёрзала на постели, природа настоятельно просила встать. Уборная нашлась там же, где и раньше – вход был прямо из спальни. На раковине предусмотрительно оставлена зубная щётка в упаковке, на краю кровати услужливо расположился шёлковый халат, при ближнем рассмотрении оказавшийся женской абайей.

Поиски моей одежды успехом не увенчались, пришлось надевать то, что предложили. Подол волочился по полу, кисти рук прятались в широких, расшитых золотом рукавах. На груди красовалась вычурная вышивка. Наряд одалиски из гарема – усмехнулась я и вышла из спальни.

Широкий коридор с несколькими крепко закрытыми дверями встретил гулкой тишиной. Я подошла к лестнице, посмотрела вниз, прислушалась. Ответом мне стала та же тишина. За семь лет первый этаж не изменился: несколько комнат в глухом коридоре, туалет, ванная комната, большая гостиная с широким дверным проёмом без двери, проход в кухонную зону. Тот же гарнитур, шторы, посуда, вазы в углу и в центре стола.

Я была здесь всего два раза. Первый в четырнадцать лет, за компанию с Колей, навязалась в приступе мазохизма, смотрела целый вечер, как Лия вьётся вокруг Глеба, он сажает её себе на колени, целует в щёку, шею, губы. Второй – в восемнадцать, накануне их свадьбы.

Понимание того, что Глеб, несмотря на все мои ухищрения, граничащие с откровенным, как мне тогда казалось, соблазнением, игнорирует мои прелести – за исключением одного-единственного поцелуя под сенью пицундских сосен, – сводило с ума.