«Интересно, это полковник дал такое указание или причина в том, что я скоро получу диплом?» – подумал я. По-видимому, второй вариант более логичен, ведь мне предстоит провести в университете еще только пару месяцев, а потом стажировка, преддипломная работа, и все – завершаю учебу.

А ведь в самом деле, Мари – уже ведущая на телевидении, я тоже взрослый человек. Неудобно как-то до сих пор сражаться с хулиганами, ходить с перебинтованными руками… Действительно, пора становиться серьезным.

* * *

Разумеется, я тут же со всеми подробностями рассказал о состоявшейся беседе отцу. Через некоторое время к разговору присоединилась мама:

– Давид, человек такого уровня – а это серьезная должность, он же одновременно заместитель председателя КГБ республики и член коллегии КГБ, – не стал бы беседовать целый час со студентом просто с целью знакомства. Из его вопросов видно, что они имеют о тебе подробную информацию. Но при чем здесь Мари? И почему внешняя разведка? Больше всего мне не нравится именно эта часть вашей встречи.

– Может, просто чтобы дать ему знать об их осведомленности? Возможно, предусмотреть переход к ним на работу, – предположил папа. – Впрочем, нет, не думаю. Не хотел бы я, чтобы эту бедную, ни в чем не повинную девушку вмешивали во что-то связанное с КГБ.

– Но, папа, после меня он говорил еще с одним студентом с нашего курса. Нет, прости, не с нашего, а с пятого, и, кажется, с этим студентом он встречается второй раз.

– Ну, значит, идет подбор кадров. Они к этому вопросу относятся очень серьезно.

– Давид, – подхватила эстафету мама, – пойми, это подлая служба. Я никогда не забуду, как они арестовали моего отца и старших братьев. Как нас, маленьких детей – мне было восемь лет, пять лет сестре и два годика младшему брату, – оставили в доме совсем одних. Всю ночь соседи боялись зайти к нам, лишь к утру нас разобрали по домам. Иначе через день нас распределили бы по детским приемникам в разных концах страны, и больше мы никогда не увидели бы друг друга. Я потеряла бы все, даже память о семье. Ты знаешь, после этого мой бедный папа отсидел пятнадцать лет, его освободили только в 1948 году. Старших братьев я потеряла. А сама я, моя сестра и младший брат чего только не перенесли! Мы выросли у родственников, встали на ноги, но никак не можем избавиться от комплекса сирот. А твой папа, который молчит и не рассказывает тебе, при каких обстоятельствах мы поженились? После того как стало известно, что мы зарегистрировались в загсе, его вызвали в ЧК и спросили, знает ли он, что женился на дочери врага народа, отец и братья которой сидят в тюрьме? Фактически предупредили, что не одобряют его выбор. Это мой отец – враг народа? Человек, у которого все отняли – землю, дом, все имущество, – который защищал свою семью и родину от мусульманских погромщиков! После этого партийная карьера твоего отца по сути остановилась. Именно его, единственного с высшим образованием, кандидата наук, бесспорно, самого грамотного человека среди партработников района, отправили на учебу. И кого назначили первым секретарем райкома вместо него? Бывшего машиниста паровоза, закончившего лишь техникум. Смешно! Нет, сын мой, такая служба не для нашей семьи. Гражданские правоохранительные органы – возможно. Но и этот вариант не для тебя. Вообще все эти органы не для интеллигентных людей. Тебя, конечно, с натяжкой можно отнести к интеллигенции, но ты парень думающий, много читаешь, выбрал себе в подруги безусловно интеллигентную девушку, которую я никак не могу представить в роли жены следователя или прокурора. Может, сынок, я много говорю, но это нужный разговор, ты уже взрослый, твой выбор затрагивает дальнейшую жизнь нашей семьи, будущее твоего брата, который также выбрал юриспруденцию. И наконец, я твоя мать и знаю тебя лучше, чем кто-либо еще. Ты не сможешь беспрекословно подчиняться кому-то, характер не позволит.

– Ты – врожденный диссидент, – добавил папа, – спорщик, критикуешь все вокруг: большевиков, Ленина, марксистскую идеологию – между нами, рассчитанную на примитивов, лживую и антигуманную. Хорошо, что ты не имеешь трибуны и ограничиваешься домашней аудиторией и Мари. Кстати, хочу тебя попросить: не забивай ей мозги. Она – филолог, у нее все на импульсивной, эмоциональной основе. Где-нибудь повторит твои дурацкие выступления и испортит себе жизнь, а она у нее и так несладкая. Эти люди сломлены, они приехали из другой страны, такие трудности преодолели! Понимаешь, идеология и политика не для этой девушки, и эти разговоры ты при ней заканчивай. Пусть занимается своим французским, телевидением, пусть родит троих детей. Позже придет в себя, увидит, что молодость прошла, пышная шевелюра поредела, красота увяла, и очень пожалеет, что вышла замуж за ровесника, не вполне еще взрослого. Между мужчиной и женщиной, как я уже говорил и скажу еще не раз, должно быть минимум семь лет разницы в возрасте. Пойми, сын, – уже более шутливым тоном продолжал отец, – женщина – скоропортящийся продукт.

– Не отошел ли ты от темы, уважаемый глава семьи? – обратилась к нему мама. – Я понимаю, что последняя часть разговора своей животрепещущей актуальности для тебя не теряет. Но сейчас речь идет о нашем сыне, не вполне зрелом молодом человеке, чуть не заработавшем себе сухорукость всего месяц назад. Итак, сынок, мой тебе совет: мягко и, по возможности, вежливо отказывайся от службы в КГБ. Огромные просторы России – не для нас. Отправят в Хабаровск, Монголию, Карелию или, если очень повезет, в Венгрию, Чехословакию и так далее. Тогда прощай, Мари, прощай, родительский дом и вкусная еда, полетел орел служить. Столько грязи и подлости, пьянства и нечисти ты там увидишь – захлебнешься и забудешь песню «О, Мари, о, Мари», которую ты орешь по утрам под душем.

Я понимал, что родители сгущают краски. Судя по нескольким старшекурсникам, перешедшим на работу в КГБ, дела у них обстояли совсем неплохо, кроме того, и служба, и окружение были гораздо цивилизованнее, чем в прокуратуре, а тем более в бандитской милиции. Но эти парни были детьми работников КГБ и военных, людьми совсем иного склада, чем я: сдержанные, осторожные, замкнутые, свято чтущие субординацию и, откровенно говоря, неяркие. Но самое главное – о каком КГБ может идти речь, если Мари не будет со мной?

– Запомни, Давид, если последует конкретное предложение, откажешь мягко и вежливо. Скажи, что мечтаешь быть ученым. Так, чтобы они не думали, что ты отказываешься по идеологическим соображениям, а то испортят тебе жизнь. И не забудь: ни в коем случае не вмешивай Мари ни во что.

* * *

– Шеф, слух пошел, что ты идешь на работу в КГБ…

– Кто тебе сказал такую глупость, Рафа?

– Брось темнить, французский жених! К декану пригласили человек пять, но дольше всех задержался ты. Стукач стучит во всю мощь, злорадствует, хочет свою гнусную рожу обелить, мол, смотрите, кто готовится стать настоящим стукачом – лихой парень, сердцеед!

– И ты, Рафа, веришь в этот идиотизм? Мало ли кто и на какую тему может со мной беседовать, это же не означает, что вопрос решен именно так.

– Вот видишь, ты уже признался, что разговор состоялся. Значит, Стукач хотя бы на пятьдесят процентов прав.