А еще в любой момент может начаться стриптиз в исполнении сирийских танцовщиц или схватки голых борцов — да, мало ли, что еще придумает префект и его слуги для услады взоров гостей.

— Да, мой господин… — блондинка послушно склоняет голову и первой встает с ложа.

Вслед за ней тут же поднимаются Манифа и Зема. Манифе, конечно, до ужаса хочется послушать, о чем мы здесь будем разговаривать, но ослушаться меня ей даже в голову не приходит. А вот Зема и сама рада сбежать отсюда поскорее, такое высокое общество откровенно пугает юную египтянку.

— И вот что еще… — кладу я руку на запястье Залики, останавливая ее — проследи, поел ли Маду. Он со своим рисованием совсем голову потерял.

— Все сделаю, мой господин, не беспокойся об этом.

Она улыбается мне, с достоинством кланяется оставшимся за столом, ждет, пока Манифа и Зема тоже поклонятся. Потом уводит за собой девушек из трапезного зала.

Клавдия скривилась еще на моих словах «не для женских ушек», и намек она поняла правильно — к дамам, оставшимся за столом, это тоже относилось. Но поскольку Галерий с Пилатом промолчали, тут уже я был бессилен — значит их женам позволено и дальше греть уши. Корнелия кусает губы и тихо спрашивает меня:

— Не понимаю, Марк, зачем ты взвалил на себя заботу о них?

Опять ревнует?

— Корнелия, это мой христианский долг — терпеливо объясняю я девушке — Их нельзя было оставлять в Мемфисе.

— И что — потащишь их теперь в Рим?! — возмущается Клавдия

Глубоко вдыхаю, задерживаю дыхание, выдыхаю.

— Я обещал их родственникам заботиться о них, и не вижу повода нарушать свое обещание.

— Но… в каком качестве они будут путешествовать с нами?! Служанки, наложницы, конкубины — кто они для тебя?

Вот что волнует больше всего желчную матрону, возомнившую себя моей будущей тещей. Я устало тру глаза и тянусь за кубком с вином. Устал, как собака, а здесь еще эта язва…

— Клавдия… эти девушки из богатых и уважаемых мемфисских семей. И у каждой из них очень приличное приданое, делающее их желанными невестами. Ты же видела, какие на них драгоценности и одежда? — не упустил я случая уколоть римлянку — Так что моими служанками они в любом случае быть не могут. Я их временный опекун. До тех пор, пока не выдам их замуж.

— Это как-то …неприлично!

— Не вижу в этом ничего неприличного. Манифу, например, ждет жених в Кирене.

— А эта …гречанка?

Далась же ей Залика… Хотя понятно — блондинка самая эффектная из трех девиц, и на нее падают главные подозрения в любовной связи со мной. Интересно, чего ж не со всеми троими сразу?!

— Мужей Залике и Зэме придется подбирать мне.

— Среди солдат?! — не унимается матрона

Ее ехидный тон просто выбешивает меня, и я мстительно решаю ничего ей не дарить — перебьется! Лучше Зэме ее паллу отдам.

— Клавдия, там такое приданое, что любому центуриону, а то и легату будет за счастье на них жениться. И многие римские купцы не побрезгуют породниться с их влиятельными семьями. А жены из этих девушек получатся прекрасные! Потому что в отличие от наших римлянок, им даже в голову не придет пререкаться с мужем.

Жена Пилата наконец-то затыкается, а Корнелия вспыхивает, как маков цвет — мой намек слишком прозрачен.

Мужчины за столом с усмешкой переглядываются — своеволие римских женщин стало уже притчей во языцех.

Решаю кое о чем напомнить Клавдии:

— Девушки думают принять христианство. Поэтому мужей я буду выбирать среди христиан, их уже достаточно много в первой когорте.

Все, победа. Клавдия тяжело вздыхает, показывает глазами дочери на выход. Женщины встают, сдержанно прощаются. Жена Галерия тоже находит уважительный повод уйти. Дальше пир пойдет исключительно в мужской компании. Которая с каким-то странным выражением лиц разглядывает меня. Редко когда религиозные вопросы становятся столь сильным аргументом в споре с римскими женщинами. Это очень непривычно.

Неловкую ситуацию разряжает неожиданное появление в зале Гая Руфа Тиллиуса.

* * *

— Аве, префект Галерий! Аве, префект Пилат! Приветствую всех, сидящих за столом, да пребудут ваши дни долгими, а еда на вашем столе изобильной!

— Гай, дружище, какими судьбами? — радостно бросаюсь я обнимать толстяка, заметно похудевшего за то время, пока мы не виделись. Лицо его сильно загорело и обветрилось, но глаза задорно блестят, и вообще весь вид римлянина стал каким-то более здоровым.

— Не зря я спешил, надеясь застать вас в Александриии! — смеется фрументарий, обнимая меня в ответ — Все-таки успел!

Пока я знакомлю Тиллиуса с Сенекой, Пилат в нетерпении приподнимается с ложа

— Гай, не томи, порадуй же нас хорошими вестями из Кесарии!

— Префект, новости у меня для тебя не просто хорошие, а превосходные! Мы с Мароном нашли лагерь зилотов в горах и уничтожили его. Иудея очищена от этой скверны! — с пафосом произносит Тиллиус

Ну… заявление, конечно, сомнительное — сикариев и зилотов в Иудее одной удачной операцией точно не искоренить. Причин их появления слишком много, а истоки явления слишком глубоки, чтобы уничтожить всех одним махом. Вылезут они еще, обязательно вылезут, и на место убитых придут новые озлобленные иудеи. Наступившее затишье вряд ли будет долгим. Но не портить же сейчас фрументарию настроение — пусть человек наслаждается своим заслуженным триумфом.

— А купцов, поставлявших им оружие, нашли?

— Да, Марк, схватили этих негодяев! Как ты и предлагал, мы сделали вид, что не знаем о сыне Елеазара. Сначала на невольничьем рынке появились их подручные, а потом и сама крупная рыба попалась на крючок.

— И кто они?

— Купцов было двое, но действовали они сообща — один из них грек из Македонии, другой сириец из Эфеса. В пригороде Кесарии у них был схрон, где мы нашли много копий, мечей и луков, готовых к отправке в горы.

— Мерзавцы! — стукнул кулаком по столу обозленный Пилат — торговали оружием прямо под нашим носом!

Ага… а, раньше никому не приходило в голову, откуда у зилотов берется оружие? Нужно было обязательно дождаться того момента, пока в Иерусалиме по римлянам уже из гастрафета начали стрелять. Увидев усмешку на моем лице, Тиллиус виновато отводит глаза. Ну, да… вот именно этот фрументарий и должен был в первую очередь отследить, как к зилотам попадает оружие. Проворонил…

— И чем же все закончилось? — нетерпеливо подгоняет его Сенека

— После проведенного дознания легат Марон приказал всех виновных развесить на крестах вдоль дороги в Иерусалим. Шуму в городе было…! — довольно улыбается Тиллиус — зато греки попритихли. Купцы-то эти были уважаемыми людьми в Кесарии, сначала даже никто не понял, за что их схватили.