– А как божественный каган? – прошептал он.

– Ему снова дали дурманящий отвар, – последовал спокойный ответ человека в черном капюшоне.

3

– Ах, вот где ты, змей! – усмехнулся Авось и двинулся прямо к Карифе. Тот стоял у своего торгового ряда, пристально смотрел на юношу, и плечи его совсем поникли. Авось нашел своего «человека».

– Решил сбежать, не заплатив? – громко поинтересовался Авось.

– Простите, господин! – залепетал Карифа, суетливо кланяясь. – Это было так быстро и… страшно… мы…

– Ты чего тут? – Авось явно был сбит с толку таким странным поведением. – Чего рассказываешь?

– Простите, господин, я никогда бы… напугался… очень страшно…

«Вот хитрая лиса, – подумал Авось. – Притворяется. Юлит. Делает вид, что не узнает, принимает за другого».

– Белены объелся, да, Карифа? – спросил Авось.

– Я… какой-такой белены? – пролепетал Карифа. Казалось, он вот-вот грохнется в обморок. Самое удивительное, что стоявший за ним Рагежа и тот, второй, вроде бы мусульманин, тоже были напуганы – что они тут за представление перед ним устроили?

– С тебя три дирхама серебром, – твердо сказал Авось.

Карифа захлопал губами, как рыба, выброшенная на берег. Ему показалось, что он ослышался. Не могут неприятности так быстро закончиться. Окружающие купцы притихли – о таких мелких суммах тут никто не говорит. Не принято. А тем более, не устраивают скандал. Однако поведение Карифы, богатейшего из них… Купцы были явно заинтригованы.

– Так господин просто хочет получить долг? – проблеял Карифа, будто ему только что позволили поднять голову с плахи, но, вполне возможно, пошутили, и сейчас великодушие палача закончится.

– Плати! – Авось поднял три растопыренных пальца. – Серебром!

Карифа тупо уставился на его руку. Да нет, этот юноша явно издевается над ним.

– Сколько дирхамов? – пропищал Карифа. Он был готов заплатить и тридцать, и триста…

– Так ты смеешься надо мной! – воскликнул Авось. Горькая досада поднялась в нем – они все выставляют его на посмешище, выставляют его дураком. Ну, тогда он хоть отделает этого самодовольного, издевающегося над ним купца, хоть так сохранит достоинство. – Смеешься, Карифа?!

Авось взмахнул рукой. Он даже не ожидал, что его голос может звучать так грозно. Карифа зажмурился – ну вот, великодушие закончено, кладите голову на плаху. Вдруг кто-то перехватил руку Авося. Юноша обернулся. Это был слепой богомолец с черной повязкой, тот самый, на которого он наткнулся у купеческого шатра. Нищий проповедник смиренно улыбался, но рука его оказалась неожиданно крепка для старца.

– Позволительно ли юноше с добрым сердцем, что жалеет пьяных варягов, – насмешливо спросил он, – обижать мирного торговца?

– Пьяных варягов? – обескураженно промолвил Авось и чуть дернул плечом. Ухватившая его рука действительно была как сталь. Авось выдохнул: – Он… Он не заплатил гридню конунга.

Юноша кивнул на Карифу и попытался выпрямиться с прежней важностью, только не был уверен, получилось ли.

– Ах, вот перед нами какая важная птица, – слепец говорил по-прежнему насмешливо, но вполне дружелюбно. – Долги принято возвращать.

Он обернулся к Карифе, а тот снова безмолвно раскрыл и закрыл рот, лишь указывая безвольным пальцем на Авося.

– Три дирхама, я слышал? – спокойно поинтересовался богомолец. – Так заплати.

Карифа закивал и принялся отсчитывать деньги. Его руки дрожали.

– Заплати гридню князя! – улыбнулся слепец, и его крепкая рука скользнула по плечу Авося чуть вверх, туда, где под плащом прятался браслет. Хватка неожиданно ослабла. Авось вздрогнул. И на миг в голове его мелькнуло что-то… пугающее, но странным образом знакомое – прялка, и на ней золотые нити… Он что – перегрелся? А богомолец уже отпустил его. Насмешливое выражение лица нищего проповедника неожиданно сменилось. Он чуть склонил голову к Авосю и непонятно проговорил:

– Такими вещами не стоит шутить.

В этот момент Карифа протянул Авосю деньги. Казалось, он ожидал, что его сейчас ужалит змея.

– Три дирхама, господин, – пролепетал купец.

– Серебром? – завороженно произнес Авось.

Карифа застонал.

– Это все? – серьезно поинтересовался богомолец.

Авось кивнул. Юноше показалось, что он услышал суровые, а быть может, даже осуждающие нотки в его голосе.

И тогда раздался низкий и громкий звук труб. Все расступились и покорно смолкли. Богомольцы тут же куда-то подевались.

Вдали, на главной дороге, ведущей к торговой площади, появилась самая странная процессия из тех, что доводилось видеть Авосю. Впереди острым клином шли, скорее всего, священнослужители в высоких черных капюшонах и накидках, расшитых загадочными символами. Лиц их не было видно за пугающими золотыми масками. Их было семеро, и каждый нес перед собой золотую плошку с солью. За ними следовали бритые наголо рабы в одних ослепительно белых набедренных повязках, которые контрастировали с цветом кожи, покрытой позолотой. Даже блестевшие на солнце черепа и даже веки были покрыты краской, что придавало рабам сходство с ожившими золотыми статуями. На плечах их покоился помост, размером и формой похожий на ладью, в центре которого был сооружен высокий трон.

Все звуки вдруг смолкли, как будто весь бесконечный торг разом замолчал. На троне восседало удивительное создание: совсем еще хрупкий юноша с нарисованными на закрытых веках яркими глазами с пугающе-кошачьей черточкой зрачков. Все лицо его под высоким золотым головным убором с множеством отчеканенных человеческих ликов было усыпано драгоценными камнями, а от семи самых крупных рубинов на щеках тянулись к ушам золотые цепочки.

– Каган, божественный каган, – пронесся вздох над толпой.

И все хазары пали ниц; и даже иностранные купцы преклоняли колено, пока процессия проходила мимо. Авось склонился вместе со всеми.

Новая дорога, по которой двигалась процессия, упиралась в ворота главного святилища хазарской столицы. Вновь раздался низкий звук труб, и ворота древнего храма стали медленно отворяться. Там, в полусумрачной глубине святилища, возвышалось нечто кошмарное: поставленный вертикально золотой саркофаг с точной копией лица молодого кагана был раскрыт так, что можно было различить острые смертоносные стержни внутри него.

– Хыр Ишвар… – раздался над толпой исполненный ужаса и священного трепета ропот.

– Хыр, Хыр, Хыр Ишвар, – теперь уже монотонно, словно вгоняя людей в транс, повторяли шедшие впереди жрецы.

– Хыр, Хыр. – С мучительным стоном губы кагана разомкнулись, и теперь его голос влился в общий лад. – Хыр Ишвар! Хыр, Хыр, Хыр Ишвар!

И тогда Авось вздрогнул. Вопреки общему ладу, повторяющему, как заклятье, страшное слово ритуального жертвоприношения, вопреки гипнотическому мороку, павшему на толпу, он совершенно отчетливо услышал другой голос.