убедить президента Гранта разместить государственные средства в частных банках, хотя, по признанию Джозефа, такой шаг был бы «явно незаконным». К 23 сентября Джозеф писал Айзеку: «Сегодня вечером ситуация выглядит совершенно неблагоприятной, большинство банков отказываются выплачивать сегодня гринбеки или валюту, а чикагские банки, по сообщениям, приостановили свою работу». Начиналась Великая паника 1873 года.

Джозеф получил от Игнаца Стейнхардта из Сан-Франциско сообщение о том, что между ним и мистером Снитом возникли разногласия. Суть спора заключалась в том, кто из них должен был занять первое место; Игнац не понимал, почему на бланке банка имя Снита было помещено выше его собственного. Усталый Джозеф написал Игнацу: «Ваше письмо, пришедшее в разгар беспрецедентной паники, причиняет мне такую боль... Вы должны попытаться найти общий язык».

Игнац хотел, чтобы его имя было не только на самом верхнем месте канцелярских принадлежностей, но и, что немаловажно, более крупными буквами. Аргументы Снейта в пользу того, чтобы занять верхнее место, сами по себе были тревожными. В банковском сообществе Сан-Франциско «будет лучше выглядеть», настаивал Снит, если список руководителей банка возглавит «христианское имя». Джозеф предвидел подобный спор и надеялся его избежать. Исааку Джозеф писал: «Наш друг Снит воображает, что в американском сознании существует предубеждение против иностранцев и израильтян (а мы уверены, что его не должно быть, и среди разумных американцев его нет)». Он добавил: «Прошлым летом мы обнаружили, что он [Снит] имеет возвышенное мнение о себе. У Стейнхардта та же черта характера».

Джозеф не мог решить, кто из них прав, или, возможно, кого следует винить больше. Он не мог заставить себя уволить брата своей жены. В случае со Снитом речь шла о годовом контракте с банком, который необходимо было выполнить. Джозеф написал обоим письма с резкими формулировками, после чего Снитх, посчитав, что его превосходят селигманцы и их родственники, с трудом подал в отставку. Иосиф, возмущенный, написал Снету следующее:

Ваше письмо... очень потрясло и огорчило меня... После обещания дать банку испытание в течение двенадцати месяцев вы вдруг просите принять вашу отставку, якобы по той причине, что вы не одобряете кандидатуру управляющего-совместителя.... Вы теперь с удовольствием говорите, что у банка было бы больше друзей среди американцев, если бы не их глупые предубеждения против религии банка.... Не думаете ли вы, мистер Снит, что вы ошибаетесь в этом отношении и делаете несправедливость по отношению к торговому сообществу Сан-Франциско?

Это было бесполезно. Снит отказался отозвать свое заявление об уходе.

Уильям Селигман в Париже выбрал самый неудачный момент для того, чтобы объявить, что он тоже хочет уйти из фирмы своих братьев, причем по подозрительно туманным причинам. Рассердившись, Джозеф переложил проблемы Уильяма на Исаака, сказав при этом:

Теперь у меня не будет времени писать брату Уму. С его стороны преступно беспокоить нас сейчас, когда весь наш интеллект и энергия требуются в условиях небывалого кризиса. Я предложу этому эгоистичному брату Вм. выполнить свою угрозу. Прошу сообщить ему, что он ошибается, когда рассчитывает, что мы его перекупим. Мы ничего подобного делать не будем. Мы хотим, чтобы он приехал сюда в январе и взял свою ⅛ долю активов, состоящих из облигаций и акций железных дорог, акций горнодобывающих предприятий, имущества, плохих и хороших долгов, и лично занялся их взысканием, и, даю слово, он найдет себя в лучшем состоянии здоровья, чем если будет есть тяжелые обеды, пить тяжелые вина, писать нам тяжелые письма и ничего больше не делать».

Из Парижа Уильям легкомысленно объяснил, что одна из причин, по которой он хочет, чтобы братья выкупили его, заключается в том, что он хочет купить своей жене бриллиантовое колье. Уильям, похоже, не знал о панике и имел наглость сказать, что был «разочарован» размером своей «одной восьмой доли активов» на конец 1873 года, года паники. (В те времена все предприятия Селигманов велись как единое целое, а прибыль делилась между братьями поровну). Джозеф писал Исааку:

Теперь у брата Уильяма нет практического смысла, и если бы он действовал так, как проповедует, дела пошли бы лучше. Мне сообщили, что, будучи сильно обескуражен нашими заявлениями, он продолжает устраивать грандиозные балы и званые обеды, которые не соответствуют дурному вкусу и не приносят пользы ни ему (ни нам). Мы этого не делаем, и хотя расходы наших трех семей с таким количеством взрослых детей неизбежно довольно велики (мои собственные не больше, чем у Джеймса и Джесси), мы стараемся их сократить и уж точно не выбрасываем деньги на вечеринки, балы и ужины, которые не приводят ни к какой пользе.

В конце концов, распутывать семейные дела, когда они становятся слишком запутанными, когда синдром «нашей дорогой Бабетты» дает о себе знать, обычно приходилось Джозефу. Джозеф отправил Авраама, своего добродушного брата, в Сан-Франциско, а также нанял Фредерика Ф. Лоу, бывшего губернатора Калифорнии, для совместного управления банком с Авраамом и Игнацем. Джозеф всегда хотел видеть в реестре банка имя язычника, и, что интересно, имя Лоу теперь занимало первое место на бланке. Авраам не возражал. Почему же Игнац не возражал? На личный счет Игнаца была перечислена сумма — 3 000 фунтов стерлингов, чтобы заставить его согласиться на второй счет. Иосиф распорядился, чтобы эта сумма была вычтена из его собственной доли прибыли (но его братья настояли на том, чтобы 3000 фунтов стерлингов были вычтены из всех поровну). Регина Селигман получила свое бриллиантовое колье. Хотя семейное правило запрещало частные спекуляции, в случае с Уильямом было сделано исключение. Ему разрешили спекулировать некоторыми акциями; они пошли вверх, и прибыли хватило на драгоценности и на новые вечеринки. Ричард Г. Снит исчез из истории финансов. Паника 1873 года утихла, и экономика снова начала расти.

Но проблемы, с которыми столкнулись селигменцы, открывая свой первый коммерческий банк, оказались пророческими. В конечном итоге Англо-Калифорнийский банк оказался не столько финансовым убытком, сколько неприятностью, отнимающей время. Через несколько лет они отказались от контроля над банком, хотя и сохранили часть его акций. Сегодня он существует как Crocker-Anglo Bank.

Джозеф Селигман продолжал становиться все более американизированным, все более джентльменским. В его письмах домой жене во время инспекционной поездки в Сан-Франциско в 1873 г. проявилось совершенно новое для него понимание ценности земли. Наряду с красотами калифорнийских пейзажей он размышлял о радостях, связанных с недвижимостью:

My Beloved Babet:

Вчера вечером мы поехали за город к нашему другу Сниту, примерно в 25 милях отсюда. Как бы я хотел, чтобы ты была с нами! Он владеет 110 акрами земли, за