С утра двумя парами пошли на охоту за автоколоннами куда-то в район за Барановичи по направлению на Минск. Чтобы нам было уютно охотиться, туда же пошла пара «велосипедистов».

Мы долго с высоты четырех тысяч метров пытались обнаружить хоть какую-то цель, наконец ведущий заметил жиденькую колонну, пылящую на проселочной дороге – всего несколько машин. Когда мы начали готовиться к атаке, на нас выскочил русский истребитель, он шел сзади с небольшим превышением. Дав короткую очередь по нашему Юнкерсу, о которой я узнал, услышав как Карл стреляет в ответ, ифан проскочил вперед и стал приближаться к летящему перед нами метрах в двухстах Ю-87 унтер-офицера Хубера.

Первый раз в жизни я мог разглядеть самолет противника в воздухе, это была не «крыса», а худой истребитель с крылом, похожим на крыло «Штуки». Он быстро уходил вперед, догоняя Хубера и готовясь открыть губительный огонь. Прикинув, что расстояние между нами метров семьдесят или сто, я молниеносно поддернул нос бомбардировщика вправо и вверх, и почти не целясь, ифан и так занял большую часть прицела, дал несколько очередей из курсовых пулеметов. Я отчетливо видел, как пули вспарывают его обшивку. С такого расстояния попасть не составило труда. Русский оставил Хубера и ушел разворотом вниз.

Истребитель был не один, уже на пикировании я заметил, что в нас стреляют сзади. Понимая, что, находясь в отвесном пикировании, ифан не сможет долго сидеть на хвосте, ведя прицельный огонь, я продолжил падать, и действительно, атака русского прекратилась. Мы накрыли колонну одним заходом и, опасаясь истребителей, не оставаясь над местом, повернули в сторону аэродрома, предоставив подоспевшим охотникам заняться делом.

На аэродроме меня ждал неожиданно теплый прием и поздравления товарищей. Все считали, что своим поступком я спас унтер-офицера Хубера, кроме того, я упустил из виду, но нашлись свидетели, подтвердившие, что русский уходил вниз, оставляя шлейф черного дыма. Никто не видел, как он упал, но мне засчитали победу над И-17 или И-18, как определили истребитель ифанов. Неужели сбить самолет противника – так просто?!

Танкисты генерал-полковника удериана громят русские корпуса и уже продвинулись за Барановичи. Успехи на нашем участке столь ошеломляющие, что нам больше нечего здесь делать, и Группу переводят на юг, где большевики сопротивляются более яростно. Часть нашей эскадрильи в составе трех полных звеньев переводится первой. Вылетели в семь утра. Несмотря на безоблачную погоду, это утомительное путешествие заканчивается трагедией. три самолета разбиваются при перелете, мы теряем двух человек.

Погода продолжает радовать. Днем осуществляем налет на дороги, накрываем небольшую колонну русских. Где-то рядом передовой аэродром противника, но ифаны не проявляют активности.

Нам удалось парализовать действия русской авиации в воздухе, в довершение разгрома сегодня атаковали тот самый аэродром. Вылет удачный, если бы не потеря одного самолета от зенитного огня. Чувствуется, что русской большевистской системе приходит конец.

В рощах поразительно красиво поют птицы. Мы часто лежим в траве, слушая их переливчатые трели, эта музыка гораздо приятней, чем вой сирен наших «Штук» на пикировании.

Похоже, в войне начинается новый этап, нам удалось преодолеть приграничные районы России, но дальше нас встретило отчаянное сопротивление. Сейчас начинается операция против Кишинева. Русская авиация подавлена, но не уничтожена. В ближайшем тылу в районе Киева, Винницы, Умани и Коростеня авиаразведка выявила значительное скопление самолетов. Для качественной поддержки наступления наших танкистов «Штукам» и Мессершмиттам нужно вынудить вражеские истребители отказаться от любого противодействия. Истребительные группы сделают это в воздухе, мы попытаемся уничтожать ифанов на их аэродромах. Сегодня ближе к вечеру произвели блестящую атаку на большевистский аэродром. Среди нас потерь нет.

Следующей задачей, уже поставленной перед нами, будет уничтожение мостов через Днестр, это должно посеять панику среди колонн противника и позволить нашим войскам уничтожить русские армии, не дав им отступить вглубь огромных просторов России.

Сразу после обеда нас собрали в штабе эскадрильи. Обработали данные утренней разведки. Около двух часов мы были уже в воздухе. Восемью самолетами бомбардируем передовой аэродром.

Противодействие зениток слабое, если некоторые ифаны успеет подняться в воздух, их блокируют несколько наших истребителей. Внизу на опушке леса видно расчищенное летное поле – это тот самый аэродром. Самолеты звеньев, переворачиваясь, по очереди пикируют, выбирая цели. Настал наш черед. Переворачиваюсь и с воем несусь к земле, стараясь разглядеть с пяти тысяч метров спрятанные самолеты, авиация русских – наша первоочередная цель. Земля все ближе, в прицеле какие-то силуэты искусственного происхождения, расположенные на краю аэродрома. Это может быть штаб, помещение для личного состава или замаскированный самолет. Высота пятьсот, четыреста пятьдесят метров – больше медлить нельзя, сбрасываю бомбы, понимая, что попал, но не знаю, куда, и благодаря сработавшему автомату набираю высоту. Вдавленный в кресло организм повинуется медленно, только разум понимает, что еще несколько секунд такого пикирования – и быть нам с Карлом ниже поверхности земли.

Догоняем своих. В строю только семеро. Никто не знает, куда делась еще одна «Штука». Неужели такой прекрасный налет может быть омрачен потерей. Слегка отстаю от группы, и, чтобы подбодрить, а может, и напугать стрелка, делаю бочку. Карл невозмутим, он стреляный воробей. Разгоняюсь пикированием и иду на петлю Иммельмана. Майер продолжает молчать, выдерживает мои выкрутасы.

Эберхард Байер держал слово. И вот, покинув Первую группу 77-й эскадры пикирующих бомбардировщиков, я трясусь в вагоне пассажирского поезда. За окном польский пейзаж – картины моей первой заграницы, впрочем, разве можно считать заграницей Восточную Пруссию. В Варшаве меня никто не встречает, но в комендатуре помогают сесть на грузовик, следующий на базу, и через несколько часов я опять трясусь по дороге, как офицер, заняв место в кабине Опеля рядом с унтер-офицером водителем. Впереди Прасныш или Прашниц, городок в ста километрах к северу от Варшавы, где расположен полевой аэродром и находится моя новая часть. штаб 2-й эскадры пикирующих бомбардировщиков «Иммельман». Впрочем, грех жаловаться на судьбу, под нами не ужасная русская дорога, пыльная и неровная, а прекрасное европейское асфальтовое шоссе, и не каждому лейтенанту после нескольких удачных боевых вылетов удается получить направление на стажировку в штаб эскадры.

Через несколько часов мы пересекли городок и еще через несколько минут оказались на окраине аэродрома. Нас остановил патруль роты зенитной артиллерии и после проверки документов пустил на территорию базы.

Прасныш оказался стационарным аэродромом, имеющим свою летно-учебную базу и значительные запасы авиационного топлива. Все это богатство хорошо охранялось большим количеством зениток и истребителей. Учитывая стационарность аэродрома, личный состав жил в специально построенных бараках, а некоторые офицеры – в самом Прашнице. Представившись дежурному офицеру, я разместился в офицерском бараке и, ожидая вызова командира, приступил к осмотру аэродрома. Скопление различных типов самолетов меня поразило. Штабные сто десятые Мессершмитты находились в ангарах, но большинство техники сгрудилось в различных частях летного поля. Одномоторные Мессершмитты, штуромвики-бипланы и «Штуки» даже не были рассредоточены на случай удара противника, не говоря уже о маскировке. Так вот зачем вокруг столько зенитной артиллерии. Дело вовсе не в безалаберности командиров, просто аэродром не справлялся с размещением такого количества частей. Перед ударом по большевикам в Бяле также было «многолюдно», но Прашнитц бил все рекорды плотности размещения.