— Тогда он мне тоже не отец.

— Что ты имеешь в виду?

— Раз он даже не захотел меня увидеть, он ничего для меня не значит.

— Ты прав. Обычно я говорю, что отцом на деле является тот, кто воспитывает ребенка, отдает ему свою любовь, занимается его учебой, но ни один из этих двоих не подходит на эту роль в твоем случае.

Глаза мальчика продолжали метаться по сторонам, словно перед ним проносилась череда отрывочных видений, летучих образов, воплощавших его сомнения и вопросы.

— Так, значит, это все произошло не по моей вине… Я не совершил никакого проступка… — проговорил он.

— Никакого.

— Во всем виновата моя мать!

— Не суди ее слишком строго. Сейчас, возможно, тебе трудно ее простить, но со временем гнев уляжется.

Подросток пожал плечами.

— Иногда она меня защищала, хотя и боялась отца. Передавала мне еду через Лиама, но все же, я думаю, она меня тоже не любила.

— Муж искалечил всю ее жизнь. Не знаю, сохранилась ли в твоей матери вообще способность любить собственных детей, а также не знаю, могла ли в этих условиях она сделать для тебя больше. Она предпочла, как страус, спрятать голову в песок, чтобы не видеть отвратительной реальности.

— А этот человек… который… вы знаете, кто он?

— Знаю только, что его звали Тони, он был итальянец, родом откуда-то из Апулии.[12] Это все, что смогла вспомнить твоя мать.

Отец-итальянец… Тони… Апулия. Он попробовал представить лицо этого человека, его родину, но ему это не удалось. Он встал, чтобы уйти к себе. Закончил или нет Лео свой рассказ — он больше не хотел ничего слышать. Единственным его желанием было сейчас остаться в одиночестве.

— Дилан, если захочешь вернуться к нашему разговору, я всегда на месте.

Подросток вышел, не попрощавшись. В его голове вертелась одна только фраза: «Я ни в чем не был виноват, он бил меня, чтобы наказать мать».

Действуя очень осторожно, Лана все же разузнала: каждую пятницу по вечерам Димитрий куда-то уходил. Пользовался моментом, когда воспитанники уединялись в своих комнатах, собираясь на ужин, и ускользал из замка. В другие дни, случалось, он тоже уходил, но редко. Никто не знал, куда он направлялся. Одних эти отлучки вовсе не заботили, а те, кто был заинтригован его загадочными вечерними прогулками, приписывали их скрытному характеру Димитрия. Правда, старшие воспитанники получали право отлучаться, предварительно обратившись к начальству с такой просьбой, но ни у одного из них не было столь сильных привязанностей на стороне, чтобы отсутствовать регулярно.

Затаившись в кустах в ожидании момента, когда Димитрий покинет главное здание, чтобы пойти по его следам, Лана вдруг почувствовала себя круглой дурой. Девушка прекрасно знала, что вынюхивать что-либо было абсолютно не в духе Института, но тут же утешилась при мысли о том, что любознательность относилась к одним из главных добродетелей в их заведении, стало быть, она просто следовала рекомендациям, полученным во время учебы. Конечно, в глубине души она осознавала шаткость своей позиции, ведь любознательность, а вернее — любопытство поощрялось потому, что оно способствовало победе над собственными страхами, чтобы стать сильнее, развить в себе здоровое честолюбие, но уж никак не предполагало слежку за кем-нибудь из товарищей.

Когда ей впервые пришло на ум проследить за Димитрием, нелепость этой идеи вызвала у нее улыбку. Потом Лана стала представлять ради забавы, что могло бы открыть ее шпионское поприще. Так, по прошествии нескольких дней, поскольку она непрестанно рисовала себе различные сценарии и возводила гипотезы, изначально проказливое желание превратилось в навязчивую идею. И в тот вечер, вместо того чтобы пойти прямиком в столовую, Лана, неожиданно для себя самой, развернулась, вышла и направилась в лес. Неизвестно почему. Поддалась порыву. Спрятавшись в зарослях кустарника, девушка пыталась сбавить градус этого драматического события, изобретая оправдания, одно глупее другого.

«Просто для смеха».

«В любопытстве нет греха».

«Раз уж в Институте ни у кого нет ни от кого тайн, почему бы и мне не узнать?»

«Позже я обязательно признаюсь, что шпионила за ним».

На все эти смешные доводы в голове сразу же возникали контраргументы — их нашептывала та часть сознания, которая оставалась ясной и способной к анализу.

«Для смеха? Какого еще смеха! Просто тебе хочется побольше выведать о Димитрии».

«Любопытство хорошо только в познании, но уж никак не в том, что касается личной жизни знакомого».

«Воспитанники рассказывают о себе друг другу на основе взаимного согласия. А то, что ты собираешься делать, нарушает этот принцип».

«Да никогда ты ни в чем не сознаешься! Разве сможешь ты пережить такой позор!»

В конце концов ей пришлось прийти к выводу, что она действовала как девчонка, причем влюбленная девчонка, и, смутившись, Лана решила покинуть свое убежище и вернуться в столовую. Но в тот самый момент, когда она была готова подняться по лестнице, Фредерик, охранник, вдруг вышел покурить. Ничего не оставалось, как дождаться, когда он уйдет, и потом пойти восвояси. Нужно было вернуться к рассудку и оставить в неприкосновенности частную жизнь Димитрия.

Но как только тень последнего нарисовалась на стене замка, внутри у девушки все задрожало, и благие намерения тут же испарились.

Сбежав по лестнице, юноша со спортивной сумкой на плече легкой и упругой походкой устремился в парк. Ей с трудом удалось сдержать дыхание, когда он прошел почти рядом с ней. Фредерик как раз удалился. Что ей было делать? Вернуться все-таки в здание или продолжить? Уступив импульсу, она пошла, сохраняя расстояние, за Димитрием, вся дрожа от беспокойства.

Что она скажет, если он ее застанет на месте преступления? Как объяснит свое присутствие? Но девушка немедленно отвергла это предположение. Она ни за что не попадется.

Дойдя до ворот, Димитрий открыл их с помощью маленького пульта, который он с осторожностью снова убрал в карман. Интересно, у многих ли воспитанников были такие «сезамы»? Ох, что-то она в этом сомневалась.

Так что же делать? Возвращаться, нашептывали ей остатки разума. Но вот представится ли второй такой случай, чтобы раскрыть тайну ее приятеля?

Лана скосила взгляд на камеры, установленные на входе. Однажды, возвращаясь с пробежки, девушка заглянула в будку и немного поболтала с охранником, втайне пронаблюдав, как работают камеры. У нее было несколько секунд, чтобы выйти и не попасть в их поле зрения. Она подождала, пока Димитрий немного отойдет, топчась на месте от нетерпения и все еще сомневаясь. Потом, когда юноша скрылся из виду, Лана бросила быстрый взгляд на направленные на нее объективы, оценила расстояние, остававшееся между двумя створками ворот, и бросилась вперед. Ей едва хватило времени, чтобы выскочить наружу, как створки тут же сомкнулись.