Сыщики – хорошие ребята, все четверо, понуро стояли перед Друговым, перед своим работодателем.

Докладывал старший – Егор Зубков. Хороший парень, тихий, хотя и бывший майор ФСБ. А потому, что служил в архиве и всякие там погони со стрельбой видел лишь на экране.

– Мы, Милан, почти их поймали. В последний момент сорвались. Оба – и Сытин, и его жена. Почти как тогда, на даче. Невезуха, да и только!

– Ты давай, Егор, без эмоций. Пляши от печки.

– Значит так. Обложили мы всю Москву.

– Вчетвером?

– Ну, не всю Москву, а основные точки. Лично я был у дома Сытина на Плющихе… Жду. Но не на одном месте, а курсирую по району. И вдруг в переулочке за ДК «Каучук» вижу красный Опель. Жду в засаде – идут оба. Несут огромные сумки с детскими вещами.

– Как узнал, что в сумках.

– Возле театра вскрыл багажник Опеля и пошуровал в сумках.

– Не понял тебя, Егор. Какой еще театр?

– Театр «Глобус» в районе Арбата. Они с Плющихи прямо туда и поехали. Сытин и Ольга в рыжем парике. Взяли билетики и в театр. А я вызвал своих и к багажнику. Только успел обыск провести, как эти выбегают. И почти сразу перед театром появились две ментовские машины и прижали меня.

– В каком это смысле.

– Опель уехал, менты в фойе побежали, а я из-за них не смог развернуться.

Это была первая часть отчета. Провальная история. Но дальше Егор гордо говорил о маленьком успехе. Об этом надо говорить в последних фразах. Они лучше запоминаются.

Сыщику Зубкову удалось проникнуть в театр и увидеть, как выводили несчастного режиссера. Без наручников, но под конвоем.

Потом Егор опрашивал свидетелей. Кого бесплатно, кого за деньги… Картинка получалась очень сумбурной. В одну кучу смешалось всё – и пробка от шампанского, и висячая в фойе актриса, и пистолет под диваном.

Пришлось аналитическим умом отсеять слухи и мистику. Егор создал свою картинку, которая была очень складной и удобной для отчета.

– Сытин с Ольгой ворвались к режиссеру и пытались его застрелить. Но тот вырвал оружие и выстрелил в вазу.

– А почему не в Сытина?

– Из благородства, Милан. У этого режиссера все стены в портретах великих: Толстой, Чехов, Маринина… Не мог он при них в человека стрелять.

– Допустим. Но почему его забрали, а не Сытина с Ольгой?

– Так те убежали. Я сам видел. А режиссер с пистолетом остались. Кого же ментам еще брать?

– Логично. Они всегда идут по легкому пути.

– А теперь, Милан, самое главное. При первом допросе режиссер хотел скрыть свою связь с Ольгой и назвал нападавшую Верой Заботиной. А та никак не могла быть здесь.

– У неё алиби?

– Да. Недавно ее застрелили и похоронили.

Егор стоял гордый, почему-то решив, что последней фразой он ставит точку в деле и что Милан Другов должен немедленно выплатить премию. Но тот только злился:

– Нет результата, Егор! Важные сведения, но от них мне только хуже. Виктор опять с меня три шкуры спустит. И боюсь – не в переносном смысле… Я хочу в тюрьму попасть.

– Надолго?

– На час! Хочу с этим режиссером поговорить.

– Не получится, Милан. В тюрьму так просто не пускают. Заслужить надо.

– Куплю следователя. Как его фамилия?

– Сухов.

– А имя?

– Все его Шуриком звали.

* * *

Выходя из дома на Арбате, Сытин был доволен жизнью и собой. Он даже подумал, что зря в юности не пошел в театральное училище. Хотел, но отец назвал это не профессией, а лицедейством. Сказал, что актеры живут в богеме, спиваются и меняют женщин как перчатки… Но какая радость после удачной роли! Бизнес с электроникой дают деньги, а радость в искусстве. Особенно, когда рядом такой зритель, как Верочка.

Это была глупость, но Алексей вдруг подумал, что у него появилась еще одна цель в жизни. Первое – это найти убийцу жены и отомстить. А второе – бросить бизнес и податься в актеры, играть вместе с Верочкой пьесы про любовь. С нежными словами и поцелуями.

Но все это потом. Пока он лишь приблизился к решению первой задачи. Он даже нашел орудие убийства. Теперь надо найти того, кто держал в руках «Вальтер» в минуту убийства… Совсем не хотелось, чтоб это был Колпаков. Его Сытин никогда не видел, но Наталью жаль.

– Вот что, Верочка, завтра утром поедем на Оку. Детей надо проведать и с Колпаковым разобраться, если он там появился. Пусть объяснит, откуда у него пистолет. Если он в Ольгу стрелял – я его убью. Если нет, то пусть женится на Наталье.

– Согласна. Или то, или другое… Ты отлично играл, Леша. Твой «Миграционный инспектор» – просто шедевр.

– У меня был благодарный зритель. Я, Верочка, для тебя старался… Хватит лирики. Давай-ка навестим стариков Зыковых. Они в Европу с одной из последних групп ездили…

Сытину показалось, что он попал в исторический музей. В заповедник старого быта. Оказалось, что он совсем забыл, как жили люди четверть века назад. А здесь сохранилось всё в полной неприкосновенности, в первозданном виде.

Непонятно, откуда старики Зыковы взяли деньги на поездку в Европу. И зачем им Париж, когда в квартире застойный брежневский уют?

Под потолком люстра из пожелтевших пластмассовых висюлек под хрусталь. В углу у окна на тумбе от швейной машинки – телевизор «Темп», покрытый кружевной занавеской. Запах старых ковров, салфеточки на полочках, масса копеечных безделушек рядом с вазами чешского стекла.

В таких квартирах нередко улавливается вся жизнь хозяина, его профессия, увлечения. Вот и здесь – на том самом допотопном телевизоре серебрился бюстик железного Феликса. На стене, на почетном месте висел красный бархатный вымпел с бахромой и характерной эмблемой – щит и меч, а внизу ленточка с буквами «ВЧК – КГБ». Были еще и фотографии в серванте. На них бравый майор с автоматом, он же с генералом, он же с женой под сочинской пальмой… Майор. Очевидно, что для старика Зыкова это было предельное звание. Неплохо, но слабенько. По спортивной терминологии это не чемпион, не мастер спорта – перворазрядник, в лучшем случае.

Старики любят поить гостей чаем. Когда скрипят суставы и барахлит черно-белый ящик под железным Феликсом, то банальное чаепитие превращается в банкет, в неожиданную радость.

За круглый стол сели все четверо, и лишь тогда Сергей Петрович Зыков начал беседу:

– Вы, Алексей, к нашей системе не имели отношения?

– К какой системе?

– К органам.

– К каким органам?

– Ну, к этим… Что происходит? До сих пор язык не поворачивается сказать, что служил в КГБ. Вот как нас муштровали. И демократия была, и никто слова сказать не мог… Так, как вы, Алексей, не имели отношения к нашим органам?