Гулливер промолчал, более того, как бы не заметил намек Лили на ее связь с Краймондом. Он просто прикусил язык. Теперь он часто это делал. Был ли это некий признак, потеря реакции, например, или симптом некой болезни? В любом случае, как, черт возьми, ему реагировать при такой опасной жизни среди этих могучих, воюющих между собой чудовищ? Он сказал:

— Ты виделась с Краймондом?

— Нет, в последнее время не виделась.

Лили не хотелось признаваться, что ее дружба с Краймондом уже в прошлом.

— С ума сойти! — сказал Гулливер. Они, конечно, не раз обсуждали эту историю. Гулливер не мог удержаться, чтобы не позлорадствовать, что и у других тоже неприятности; только представить, один и тот же человек дважды наставил рога! — На месте Дункана я бы застрелился от ярости, стыда и ненависти!

— Зачем стреляться? — сказала Лили. — Ему надо было бы собрать ребят и прикончить Краймонда. Мои подружки феминистки убили бы типа вроде Краймонда, я видела на показательных выступлениях по дзюдо, женщина демонстрировала, как это делается, если на тебя нападает мужчина, мощная была тетка! Сбила его с ног, а он был здоровенный детина, прямо мордой об пол, заломила руку, и все женщины в зале завопили: «Убей его! Убей его!» Это было нечто!

Гулливера передернуло.

— Не представляю, чтобы Джерард и его братия прибегли к насилию. Они скорей сядут и будут думать.

— Уж эти мне культурные джентльмены! — сказала Лили. — Будут сидеть, как божки, которых ничего не касается. Даже если их друг в беде, они и пальцем не пошевелят.

— Они ничего не могут сделать, — возразил Гулливер. — Джерард правда очень старается, заботится о людях.

— Да уж, такой весь из себя весь важный, — съязвила Лили.

Гулливер одобрительно рассмеялся. Приятно было слегка принизить Джерарда. Тот очень его поразил. Раньше, в этом году, Гулливер переписал для Джерарда несколько своих стихотворений. Джерард принял их, казалось, с удовольствием, но позже Гулливер обнаружил их в корзине для бумаг.

— А Дженкин Райдерхуд размазня, — продолжала Лили, — не мужчина, а плюшевый мишка.

— Нет, он славный обходительный малый, только вот мухи не обидит.

Он тут же укорил себя за эти слова. Сидит, перемывает с Лили косточки другим, болтает, что сам не думает, а она и уши навострила. Совсем деградирует, а все потому, что совсем уж выбит из колеи.

— Женщины тебе больше нравятся.

— Роуз Кертленд очень элегантна, — признала Лили. — Шикарней быть невозможно. Хотя робка, и это меня в ней раздражает, не выношу робких женщин. Лучшая из них — это малышка Тамар.

— Тамар? — удивился Гулливер, который прежде не слышал, чтобы Лили упоминала Тамар.

— Да, — подтвердила Лили и добавила: — Однажды она выручила меня.

Когда-то давно на вечере в доме Кэмбесов, где Лили чувствовала себя совсем одинокой, Тамар сочла своим долгом заговорить с ней и не покидала ее все время. Лили этого не забыла.

Гулливер был тронут:

— Она — милое дитя, но вот уж о ком не скажешь: из молодых, да ранняя.

— Благодарение Богу, что в наши времена еще есть подобные девушки! Она чиста, невинна, очаровательна, неиспорченна, свежа — словом, у нее есть все то, чего нет во мне. Я испорченная, мне кажется, я родилась испорченной. Обожаю это дитя.

Гулливера изумила эта небольшая вспышка. Может, он недооценил Тамар и следовало пристальней к ней приглядеться? Но конечно, эмоциональность Лили объяснялась тем, что она больше думала о себе, нежели о юной Тамар.

— У нее есть будущее, — сказала Лили, — остальные мягкотелы, живут в прошлом, в некоем выдуманном оксфордском мире. Тамар правильно сделала, что порвала со всем этим, она смелая, у нее силен инстинкт самосохранения. Необходимо быть твердым, чтобы понимать наше время, не говоря уже о том, чтобы выжить в нем.

— В Джин твердости хватает, она тоже очень любит Тамар, а Тамар просто обожает ее.

— Правда? — Мгновение Лили раздумывала, нельзя ли как-нибудь с помощью Тамар заставить Джин вернуться. Но отказалась от этой мысли. — Непостижимо. У меня вот не получаются отношения с мужчинами, да и с женщинами тоже.

— Со мной получаются.

— Ну, с тобой!..

— Что значит «ну, с тобой»?

— Собственно, мнение, что мужчины и женщины — разные существа, относилось к мужчинам и рабыням. Фрейд с его теорией зависти к мужчинам как обладателям пениса тут ни при чем, но во Фрейде говорило чувство превосходства. Мы, использованные и освобожденные женщины, понимаем и знаем все это лучше других. Что это я говорю «мы»! Я одна понимаю и знаю.

— Это потому, что ты колдунья, — сказал Гулливер. — Я в курсе, что ты познакомилась с Джин на тех занятиях йогой, когда вы стояли на голове, но где ты познакомилась с Краймондом?

— Краймонд, Краймонд, надоело, так ли уж нужно все время говорить о Краймонде?

— Как получилось, что ты пришла на бал с ним?

Гулливер давно хотел спросить ее об этом, но осмелился только сейчас.

— Совершенно случайно, другая девушка в последний момент отказалась с ним пойти, только и всего. Я правда мало знаю его… но, с другой стороны, а кто знает его хорошо?

Лили помалкивала о Краймонде не потому, что между ними было нечто «такое», ей особо нечего было скрывать и, хотя она не возражала, чтобы люди подозревали иное, их знакомство действительно было шапочным. Чем она дорожила и что следовало таить от других — это просто обычная, но для нее важная история ее мыслей и чувств, связанных с этим человеком. Впервые Лили услышала о Краймонде, когда он был знаменитым экстремистом и идолом молодежи, влиятельным другом известного леворадикального члена парламента, выступал на многолюдных митингах и появлялся на экранах телевизоров. Потом, вскоре после возвращения Джин к Дункану и перед самой своей свадьбой, Лили познакомилась с Джин на занятиях йогой. Джин, конечно, никогда не упоминала о Краймонде, но в объединении феминисток, где Лили тогда часто бывала, ходило много разговоров об этой истории, и, хотя там не почитали институт брака, все признали, что Краймонд скотина, бандит, шовинист по отношению к женщинам и его политика в части женского равноправия совершенно несостоятельна. Когда Краймонд выступал на митинге в районе Камден-Таун неподалеку от того места, где она тогда жила, Лили пошла посмотреть на него. И он ее очаровал. Не сказать, что она влюбилась, Лили не осмелилась так определить эту одержимость Краймондом. Скорее это был род рабства, как случается с людьми в подобной ситуации, когда они видят в произошедшем закономерный поворот судьбы и идут ему навстречу. В общем виде, ибо о частностях Лили не задумывалась, к своему положению она отнеслась с неким безнадежным покорным фатализмом. Какое-то время она размышляла, что ей делать. Пошла на другой митинг, там на еще один, один раз поехала на другой конец Лондона, потом в Кембридж. На втором митинге ей удалось, пробившись сквозь толпу возбужденных студентов, его «красную гвардию», как кто-то назвал их, даже поговорить с ним. Она выдала себя за представительницу местного отделения «Семинара женщин-социалисток», общества, о существовании которого слышала, и попросила о личной встрече. Он ответил, глядя на часы, что она может написать ему на адрес его издателя, и исчез. Лили не бросилась писать сразу же, а какое-то время ходила в радостном предвкушении, что будет писать ему. Но по мере того как пауза затягивалась, она осознавала, что не сможет этого сделать, не сможет написать достаточно умное письмо. Он не ответит, и ее жизнь превратится в ад. Она узнала, где он живет, и однажды утром пришла к нему, когда он был один, и предложила свои услуги: быть у него посыльной, секретаршей, уборщицей — кем угодно. Он отправил ее в местную ячейку Лейбористской партии, чтобы там ей подыскали какое-нибудь дело. Когда Лили чуть не в слезах выходила от него, ее осенило упомянуть, что они подруги с Джин Ковиц (тогда это было не слишком далеко от правды). Ей также хватило сообразительности назвать Джин по девичьей фамилии. Краймонд посмотрел на нее с интересом. Но потом сказал: «Ну, иди, иди!» Лили была разочарована, но тем не менее знала, что впредь он будет помнить ее.