Иудино явившееся результатом покаяния самоубийство, уничтожая экзистенцию= existentia, дает шанс спасти esse и sunt-суть.

Достоинство человека перед лицом меона: разные взгляды Н. А. Бердяева и С. Н. Булгакова[346]

Р. М. Цвален

Запись в дневнике Зинаиды Гиппиус от 1904 года наиболее ярко демонстрирует отношения между двумя главными героями этой статьи – Сергеем Булгаковым и Николаем Бердяевым: «Булгаков и Бердяев – это уже не вода и масло, а вода и огонь. Только совершенным невниманием к литературной личности обоих писателей можно объяснить то, что наша критика соединила их в неразлучную пару каких-то сиамских близнецов идеализма… Булгаков остановился на Вл. Соловьеве и не хочет или не может идти дальше. Бердяев как будто вечно куда-то идет, а на самом деле только ходит, движется однообразным круговым движением на собственной оси… Нет человека более ненужного, более вредного для Булгакова, чем Бердяев, и для Бердяева, чем Булгаков. Кажется, что лучшее, что они могли бы сделать сейчас, – это вступить в открытый умственный поединок на жизнь и смерть: может быть, слишком благополучный монизм Булгакова раскололся бы, столкнувшись со слишком неблагополучным дуализмом Бердяева, и от удара этих двух скрещенных шпаг зажглась бы искра того подлинного, религиозного огня, который так нужен обоим. А есть с одного блюда, спать на одном ложе, подобно сиамским близнецам, внутренно будучи на ножах, – надо удивляться, как это им обоим, наконец, не опротивело»[347].

Замечание Гиппиус демонстрирует, почему сравнение идей Бердяева и Булгакова могло бы вызывать особенный интерес[348]: важно найти неразрывную связь между ними, чтобы понять, что противопоставляет их, как огонь и воду, а также обнаружить истоки их «интеллектуальной дуэли», которая должна была состояться в последующие годы. Тезис, который я хочу выдвинуть в данной статье, заключается в следующем: главной идеей философских исканий Бердяева и Булгакова является разработка концепции личности как основы человеческого достоинства и творчества в рамках христианского мировоззрения. Как прежде они симпатизировали марксизму с его подчеркнутым вниманием к человеческому достоинству и социальной справедливости, так немного погодя мы обнаруживаем в работах Бердяева и Булгакова критику марксистского материализма и атеизма, так как он, по их мнению, не включает понятие личности вообще: «Для [Маркса] проблема индивидуальности, абсолютно неразложимого ядра человеческой личности, интегрального ее естества, не существует»[349]. Тем не менее стремление к новой концепции человека приведет обоих мыслителей разными путями к разным результатам. Именно поэтому сравнение этих двух путей может пролить некоторый свет на интеллектуальные и культурные предпосылки различных систем аргументаций в современной дискуссии между православной и «западными» церквями о проблеме морального оправдания человеческого достоинства, о личных и коллективных правах[350]. Ценители русской религиозной мысли испытали настоящее удивление и разочарование, что Русская православная церковь, разрабатывая новую социальную концепцию в конце 1990-х годов, не обратила внимание на труды Соловьева, Булгакова, Бердяева и других отечественных религиозных мыслителей, для которых разработка и реализация православной социальной концепции являлась мечтой. Я хотела бы продемонстрировать, как различаются между собой идеи этих мыслителей, часто упоминаемых в одном ряду, и что они должны быть действительно тщательно изучены, прежде чем смогут послужить в качестве аргументативной базы официальных документов Церкви[351]. Я убеждена, что, хотя Бердяев прославился как философ человеческой личности и основоположник творческой этики, Булгаков разработал все-таки более убедительную христианскую аргументацию тех же идей[352]. Знаменитая, спорная и пугающая софиология[353] Булгакова не погружает полностью человеческую личность в безразличный космос, а как раз наоборот: он основал и обосновал свою антропоцентрическую систему на идее сотворения человека по образу и подобию Божьему. Булгаков был обвинён в антропоцентризме некоторыми его коллегами и местоблюстителем Московского патриаршего престола митрополитом Сергием в 1935 году. Булгаков комментировал это так: «Далее м. С. упрекает меня в антропоцентрической точке зрения, поскольку исходной аксиомой является сообразность человека Божеству. Но это есть просто истина, поведанная откровением: “и сотворил Бог человека по образу Своему, да владычествует он над всем творением” (Быт. 1, 26—8); неужели же эту истину можно колебать «для православного сознания»?»[354].

Общие положения христианских концепций Бердяева и Булгакова о человеческом достоинстве, социальной справедливости и свободе творчества создают впечатление, что они настолько близки в своих идеях, что могут быть уподоблены сиамским близнецам. Используя эти категории, они анализировали и критиковали современные им духовные, политические и социальные движения, учения Русской православной церкви, а также известных духовных лидеров эпохи Толстого и Достоевского[355]. Сравнивая философские учения о личности Бердяева и Булгакова, легко заметить, что они часто пользуются одними и теми же терминами и понятиями, например образ Божий, Богочеловечество, индивидуальность и Троица, но при этом применяют совершенно разную семантику и вкладывают различные философские смыслы.

Дальнейшее мое сравнение этих двух воззрений будет построено вокруг ключевых понятий в рамках концепции личности – потенциальности, Троицы и автономии. По моему мнению, потенциальность, понятие «меона» лежит в самой сердцевине учений Бердяева и Булгакова, но в то же время является именно тем, что формирует основные различия между ними, что различает их как воду и огонь, так как приводит к различному пониманию ноуменального источника творения. Рассматривая Божий образ и подобие, мы должны будем сказать несколько слов о том, как Бердяев и Булгаков понимают отношение личности к Божественной Троице. И, наконец, какую автономию такой «образ Божий» получает. Но прежде чем приступить к этому, я бы хотела добавить несколько замечаний по поводу некоторых трудностей интерпретаций в контексте данной темы.

Контекст интерпретации

Прежде всего я бы хотела представить концепции человека Бердяева и Булгакова как две попытки примирить взгляды эпохи Просвещения с христианским учением: «Церковная интеллигенция, которая подлинное христианство соединяла бы с просвещенным и ясным пониманием культурных и исторических задач (чего так часто недостает современным церковным деятелям), если бы таковая народилась, ответила бы насущной исторической и национальной необходимости… Но пока интеллигенция всю силу своей образованности употребляет на разложение народной веры, ее защита с печальной неизбежностью все больше принимает характер борьбы не только против интеллигенции, но и против просвещения, раз оно в действительности распространяется только через интеллигенцию, – обскурантизм становится средством защиты религии»[356].

Бердяев и Булгаков утверждают, что это не материализм или социалистический взгляд на человека, который, в выражениях Канта, содействует «выходу человека из состояния своего несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине» («Ответ на вопрос: Что такое просвещение?» 1784), а только христианское учение о человеке, созданном по образу и подобию Божьему. Только созданный по