2008 года, имеет тенденцию выявлять непримиримую оппозицию между либерализмом и традицией, секуляризмом и религией, правами личности и коллективными правами[367]. Это то, чего Бердяев и Булгаков хотели избежать, развивая две столь различные модели столкновения с современной культурой.

Потенциальность

«Меонология»

Следующие строки из письма Булгакова Шестову 1938 года будут сюрпризом для многих читателей: «Само собой разумеется, что не существует большой противоположности – как – между философией – положительного ничто – “свободы-противобога” у Н. А. и моей софиологией, как философией бытия (оказывается тоже – “экзистенциальной” философией…)»[368]. Что Булгаков мог иметь в виду, становится яснее, когда мы рассматриваем древнее понятие «меон», ноуменальный источник и потенциальность творения. С одной стороны, это понятие иллюстрирует общий язык понятий Бердяева и Булгакова, с другой стороны, их соответствующие определения понятий показывают огромный разрыв между ними. Иначе говоря: в концепции Бердяева, меон – это источник (личного) существования, он является источником самого Бога. В концепции Булгакова, меон – это творение Божие, тварная София, это Богом данная потенциальность в качестве источника для человеческого творчества. Таким образом, основное различие между ними заключается в определении того, что является изначальным: согласно Бердяеву, это меон, по Булгакову, это Абсолют, порождающий меон и личное бытие.

Me on как отрицание on (быть) отличается от концепции ouk on, абсолютное ничто. Меон – это чистая потенциальность, это «еще-не-бытие», и в соответствии с персонализмом Бердяева и Булгакова только личное существование способно приносить потенцию в реальные сущности в акте творения. Эта концепция вдохновлена в основном понятиями Бёме (Boehme) Ungrund и София[369] и «учением о потенциях» (Potenzenlehre) Шеллинга, который, согласно Бердяеву, был духовным наследником Бёме[370]. Ungrund Бёме является абсолютным, это «темная сторона Бога», содержащая все антиномии, это потенциальная возможность без формы, но тоскующая по форме; она динамична по своей воле, чтобы приобрести форму, и по своей тоске по некоторому визави. Бог и его творение приходят к самосознанию в динамике; следовательно, божественные бытие и сознание появляются из самой потенциальности Бога в результате какой-нибудь мотивирующей саму себя творческой способности[371]. Эту динамику Ungrund’a Бердяев называет «меонической свободой»: «меоническая свобода» генерирует тот творческий акт, с помощью которого бытие создается из «еще-не-бытия» (me on). Этот творческий акт является задачей и Бога, и еще более создаваемой по образу и подобию Божьему человеческой личности: «И если человек не принесет Богу этого творческого дара, не будет активно участвовать в деле создания Царства Божьего, если окажется рабом, если зароет таланты в землю, то миротворение не удастся, то не осуществится замысленная Богом полнота богочеловеческой жизни»[372]. Другими словами, Бог становится зависимым от Своего творения.

Бердяев четко отличается от Бёме тем, что, согласно Бердяеву, Ungrund – больше не «темная сторона Бога», но автономный принцип, полностью независимый от божественного бытия: «Творчество предполагает ничто, цц ov (а не оик on). И этот меон есть тайна изначальной, первичной, домирной, до-бытийственной свободы в человеке. Тайна творчества и есть тайна свободы. Творчество только и возможно из бездонной свободы, ибо лишь из бездонной свободы возможно создание нового, небывшего»[373]. Как не парадоксально, «меоническая свобода» Бердяева определяет бытие, что Т. Индинопулос назвал «онтологией духа», что противоречит собственным намерениям Бердяева подчинить бытие свободе во избежание онтологического определения[374]. Хотя Бердяев отрицает упомянутый «экзистенциализм» Булгакова в своей последней книге «Русская идея» (1946), можно было бы обнаружить некоторые сомнения относительно собственного «экзистенциализма» Бердяева тоже. Его систему скорее следует назвать «меонологией».

Более того, Ungrund становится «решением» Бердяевым проблемы теодицеи, ответственности Бога за зло, потому что меон это не только источник Бога, но и зла. Таким образом, необходимо вечно бороться против зла путем творения, которое реализуется во взаимосвязи свободы, Бога и человеческой личности[375]. Таким образом, «Творчество, творческое отношение ко всей жизни есть не право человека, а долг и обязанность человека. Творческое напряжение есть нравственный императив, и притом во всех сферах жизни»[376]. «Твори, не то погибнешь…»[377], – так Евгения Герцык выразила центральную идею Бердяева о необходимости творения. Предположение о существовании принципа независимого от Бога, Ungrund как меон, выставляет Бердяева дуалистическим и гностическим мыслителем, учитывая, что христианское учение о creatio ex nihilo, специально созданное во II веке для того, чтобы отличить себя от гностической доктрины, считавшей, что есть пред-существующая (злая) материя. Выступая против этого учения, ранняя Церковь постулирует Бога как творца всех вещей ex nihilo без предпосылки и по его суверенной воле[378]. Именно поэтому многие современные исследователи утверждают, что Бердяеву не удалось создать прочную христианскую этику творения, потому что в постоянной борьбе со злом нет свободы и ничего помимо этой борьбы не может быть создано[379].

Несмотря на использование того же источника, понимание Булгаковым Бёме совершенно иное: в то время как Бердяев предпочел развивать принцип Ungrund как бездонность, как вечное движение вниз, Булгаков решил развивать принцип Софии как вечный подъем к божественным сферам, как «премудрое устроение свыше»[380]. Некоторые фрагменты работы Булгакова «Агнец Божий» (1933) можно трактовать, как непосредственную реакцию на теорию Бердяева об Ungrund: «Нельзя себе представлять, что до сотворения “было” ничто, как некая пустота – мешок, в который позднее всыпаны при сотворении все виды бытия… Ничто “до” творения просто никогда и никак не существовало, и всякая попытка начать творение с ничто, ему якобы предшествовавшего, разлагается в противоречие»[381].

Булгаков тоже использует понятие меон. Но в отличие от Бердяева у Булгакова меон не является абсолютным источником бытия, а существует только в корреляции с ним: «При этом руководящим и самоочевидным началом здесь является сознание, что абсолютного ничто ouk on вовсе не существует, это есть лишь отрицательный мыслительный жест или же отвлеченный от всякого конкретного применения минус как таковой. Есть лишь ничто относительное, me on, включенное в состояние тварно-относительного бытия, в его контекст, как некая в нем полутень или же тень. В этом смысле можно… сказать, что Бог сотворил и ничто. И анализ идеи творения необходимо включает в себя и эту мысль о “сотворении ничто”, как характерную черту творческого акта»[382]. Другими словами, только Бог, абсолютная божественность, является источником бытия, но он также является источником меона, ничто как потенции, и источником для творчества. Таким образом, только Бог способен на creatio ex nihilo, и меон – это данная потенция, которая, с точки зрения Булгакова, соответствует тварной Софии.

Смысл человеческого творчества

«Данное» основание творчества является тем, что раздражает Бердяева