Женщина вздохнула, уголком чистенького платочка промокнула выступившую влагу на глазах. Видать, жалела она и Полину молодую, и неудавшуюся жизнь этого самого Вовки Утина.

Потом Вероника выросла, школу закончила. Полина ее в Прохладный отправила, в техникум на экономиста учиться. А в городе за Вероникой какой-то начал ухаживать. Мать допытывается, кто, мол, такой. А дочка молчит и улыбается. Ну, Поля и решила, что там ничего серьезного между ними нет. А Вероника возьми и забеременей. И, главное, матери ведь ни слова. Когда та узнала, так и аборт поздно было делать. Да Вероника и не хотела этого, рожать собралась. А ухажера ее и след простыл.

Вот тут-то настоящая беда и случилась. Умерла Вероничка-то при родах, и дитя не спасли. В одночасье Полина и дочери лишалась, и внука. С гробом из города вернулась, аж черная вся от горя. Мы, грешным делом, думали, что она в горячке сляжет или умом тронется. Дочь похоронила и замкнулась наша Полина. А через месяц, смотрим, она окна заколачивает и по-дорожному одета. Мы к ней: Поля, ты ж куда собралась-то? А она говорит, в город поеду. Все через подружек доченьки моей покойной разузнаю о паразите этом, что дитя ей сделал и бросил. Не прощу его. Найду, хоть на край Земли пешком добираться придется. Не видать ему счастливой жизни, коль доченьку мою в могилу положил. Изведу и его, и все семя его. Нам аж страшно от этих слов стало!

Клавдия уже не сдерживала слез. Очень ей жалко было видеть эту несчастную семью. Мы, рассказывала дальше женщина, ее отговаривали и убеждали, а все зря. Глаза у нее страшные тогда были. Она ведь чуть не смертоубийство замыслила. Мы ей так и сказали, что грех это, что не допустим, хоть и к участковому пойдем. Она как будто поняла или вид сделала. Глаза такие кроткие сделала; говорит, не беспокойтесь, бабоньки, ничего такого и в мыслях у меня нет. Только должен он знать, что натворил и где доченька моя лежит. С тем и уехала. Больше мы о ней и не слыхали ничего. Только не поверили мы в кротость-то ее. Все думали, как бы она в самом деле греха на душу не взяла.

Клавдия с мольбой в глазах посмотрела на Чистякова. А ты, милок, часом не весточку какую о Полине привез? Иль ты из милиции, может, она сотворила чего? Скажи, если чего знаешь.

Чистяков вздохнул и опустил глаза. Не по обычаю получится, если соврать сейчас, решил спасатель. А как односельчанке и соседке такое рассказать? А ведь придется, наверное. Должен.

– Борька, скажи адвокату, пусть резину как хочет тянет, но чтобы меня дождались обязательно! – крикнул в трубку Чистяков. – Я кровь из носа должен на судебном заседании выступить до вынесения решения суда!

– А ты где? Что ты еще придумал? – не мог успокоиться Мостовой, которого Игорь до самого последнего момента держал в неведении о своей поездке в Прохладный.

– Борька, все узнаешь, когда приеду. Не могу говорить, тут движение плотное на трассе, а я спешу!

– Ты смотри, осторожнее! Знаю я тебя, Тояма Токанава…

Чистяков гнал и гнал машину по шоссе, а в голове прокручивались варианты его выступления перед судом. Он должен убедить судью сразу и наверняка, второго раза у него не будет. Поэтому придется быть предельно красноречивым и лаконичным, чтобы его речь не прервали. «Маленький Вадик, в какой он все время был опасности, жуть берет! Только бы мне поверили, только бы у судьи хватило терпения и здравого смысла дослушать меня до конца. Ведь должен же я убедить судью, ведь судья – тоже человек…»

Утренний ветерок трепал волосы на голове Чистякова, охлаждая потный от бессонницы лоб и воспаленные глаза. Он курил и курил, чередуя сигареты с жевательной резинкой, потому что во рту от курева было уже горько. Но сигареты сейчас были единственным средством, чтобы не уснуть за рулем. Ехать еще километров пятьдесят, потом двадцать по городу, и все. Главное, продержаться еще немного и продумать еще немного свое выступление перед судьей…

– …Пройдите к трибуне, – пригласила судья, указав шариковой ручкой в центр зала.

Чистяков поднялся с лавки, где сидел рядом с Мостовым и Синицкой. Он был готов и смотрел сейчас только на Полину Васильевну Кошенову, находившуюся в зале суда рядом с Ириной Сухининой. Лицо домработницы не выражало ничего, кроме безразличия. Если бы Чистяков не знал всего, он ничего бы и не заметил. Интуитивно Игорь чувствовал, что внутри этой женщины сейчас все сжато, как пружина. И это ему помогло.

– Ваша честь, – заговорил Чистяков немного хриплым взволнованным голосом, – я благодарен вам за предоставленную мне возможность выступить здесь. Прошу выслушать меня, потому что только два человека в этом зале знают одну важную тайну, которая в состоянии повлиять на решение суда. Мы – спасатели, которые случайно столкнулись с семьей Сухининых. Это служит подтверждением нашей непредвзятости ко всему происходящему. Сейчас решается не просто вопрос наследования имущества бизнесмена, не только вопрос опекунства. Решается вопрос судьбы маленького мальчика, Вадима Сухинина, который остался сиротой. Я даже скажу больше: решается вопрос его жизни. От решения суда зависит, будет этот мальчик жить или разделит судьбу своих родителей.

Чистяков услышал за своей спиной гул в зале судебного заседания. Судья удивленно и настороженно посмотрела на выступающего с речью спасателя. Но Игоря больше интересовала реакция Полины Васильевны. И он повернулся лицом к залу. А двокат ожесточенно делал Чистякову незаметные знаки, чтобы тот повернулся лицом к суду. Кошенова сидела и смотрела перед собой невидящими глазами.

– Я всю ночь провел за рулем, – продолжал Чистяков, – чтобы успеть на это заседание и успеть все рассказать. Я приехал из небольшой станицы, что недалеко от Прохладного. Она называется Липовская. Я поговорил с жителями, они очень многое мне рассказали. А еще я перед самым отъездом зашел на местное кладбище. Там есть могилка под молодой березкой. Оградка проржавела, потому что ее давно не красили, а сама могилка заросла бурьяном. Там похоронена одна несчастная девушка, жизнь которой сломал много лет назад Петр Сухинин. Эту девушку звали Вероника Кошенова, она была беременна от Сухинина и умерла при родах. Врачам не удалось спасти и ребенка. Вот так, ваша честь: материнская любовь, страшное горе – это и послужило толчком к мести.

Полина Васильевна медленно подняла руки и вцепилась ими в свои седые волосы. Она стала раскачиваться из стороны в сторону как сомнамбула, издавая тихий, но совершенно нечеловеческий вой. В зале суда воцарилась гробовая тишина, все смотрели на домработницу.

– Он убил мою доченьку! – тихо прохрипела домработница, не отрывая рук от лица. – Он убил Вероничку, мою ягодку, и ее ребеночка. Такой же, как он, однажды искалечил мою жизнь. А этот еще и убил мою доченьку…

Голос Полины Васильевны стал громче, в нем появилась какая-то звериная ненависть.

– И он, и все его семя не имеет права ходить по земле! Доченька моя…

Чистяков стоял за трибуной и смотрел на несчастную женщину. Теперь она уже не казалась ему исчадием ада. Старая, душевно больная женщина. А маленький Вадик Сухинин, который никому и ничего еще не должен в этой жизни, оставался с ней наедине, не зная, а лишь чувствуя, как она его ненавидит. Неизвестно, причастен ли кто к смерти Светланы и самого Петра Сухинина; Ирина ли сбила машиной Валентину Сухинину или это просто совпадение? Были ли случайными болезнь нотариуса и пожар в его конторе? Может быть, когда он сейчас расскажет все, что спасателям удалось связать воедино, судья и примет решение о возобновлении следствия. Но главное, что пятилетний Вадик, который так любит собирать паззлы, останется с любящей теткой и будет в безопасности.