Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Hello! Nice to meet you[55], – здоровается она и, пользуясь случаем, оглядывает девушек с головы до ног.
– А вы не закрываете волосы? – сразу спрашивает она Марысю.
Та разительно отличается от двух других, у которых черные платки на головах, а в придачу, облегающие до границ возможного, джинсы, расстегнутая блузка с длинными рукавами и обувь на пятнадцатисантиметровых котурнах.
– Действительно! – Фаузия, наверное, чересчур боевитая, она злится и критически зыркает на Марысю исподлобья. – Это мусульманка, которая оскорбила Аллаха. Такие никогда не попадут в рай.
– А почему? – сразу заинтересованно спрашивает репортер. – Что плохого или грешного она делает?
– Вы сами видите! Она открывает волосы, так как хочет провоцировать всех мужчин вокруг!
– Ты бредишь! – не выдерживает Марыся. – Ты замечала, чтобы кто-то обратил на меня внимание? А на вас – наоборот. Хотите демонстрировать свою непохожесть.
– Вам никогда не хотелось одеться свободно? – смеется журналистка.
– А если сюда вдруг зайдет какой-нибудь араб, саудовец? Недостаточно того, что мы оскорбим Бога видом волос, так еще опозорим наших отцов и братьев, – Фаузия определенно является идейным ментором группы.
– Почему волосы? Почему они являются неприличными? Ведь вы так сильно накрашены, как будто собрались в ночной клуб, и считаете, что ваш макияж окей и никого не шокирует, а ваши кудри притянули бы все взгляды?
– Такова традиция и так написано в Коране. Вы, может, не читали, но мы читали, хоть, к сожалению, не все внимательно.
Пуританка показывает пальцем на Марысю, а Сана, пристыженная нетерпимым, агрессивным поведением подруг, встает и собирается уйти.
– Останьтесь, – просит журналистка. – Интересно будет показать две стороны медали.
«Что ж, я думала, что женщины в Саудовской Аравии, вынужденные носить черную одежду, наказаны этим, но, видно, все иначе», – приходит к выводу Марыся.
– Для чего же вы выехали учиться за границу? – спрашивает она девушек. – Я думала, что ваш любимый вождь посылает вас за границу, чтобы вы расширили свои горизонты, а потом начали реформировать устаревшую систему.
– Наверное, ты шутишь! – возмущается Фаузия. – Наше общество идеально так же, как и ислам.
– А что вы расскажете о других религиях? – подключается репортер. – Они хорошие или плохие?
Она тянет за язык слепую фанатичку.
– Ислам – самая лучшая религия, надеемся, что другие в конце концов прозреют и тоже обратятся. Неверные ошибаются!
– Но мы не являемся неверными! – возмущается журналистка. – У нас свой Бог и своя монотеистическая религия, которая существовала задолго до вашей!
– Христианство – это не монотеистическая религия, – спокойно информирует грубиянка Фатьма. – У вас множество божков, которых вы чтите.
– Что вы такое говорите?
– У вас Бог, у него есть сын. Но ведь вы все должны быть его детьми, все без исключения. Мы считаем Иисуса одним из пророков, таких, как наш пророк Мухаммед. А еще есть какой-то Святой Дух! К тому же эта ваша Матерь Божья!
Две глубоко верующие саудовки презрительно улыбаются.
– Сколько же у нее лиц, сколько портретов, вариантов! Черная, белая, праздничная, весенняя, – высмеивает арабка.
Журналистка делает кислую мину, но не спорит, желая вытянуть из девушек как можно больше.
– Еще забыла! Ваши святыни, которым вы молитесь.
– Святые, – уже не выдерживает полька и исправляет.
– Куча мала. Святой Петр, Ежи, Кшиштоф… Так я у вас была бы святая Фаузия, – язвит она, чтобы уколоть.
– Что ж… – журналистка тоже достаточно насмешлива. – Значит, вы считаете, что все должны быть мусульманами, так как это самая лучшая религия?
– Islam is the best! – выкрикивают две студентки, словно болельщики какой-нибудь спортивной команды.
Третья, Сана, сидит молча, только смущенно опускает взгляд и поджимает губы.
– А что будет, если кто-нибудь будет другого мнения или какой-нибудь мусульманин отречется от веры?
– Смерть! Лучше ему умереть! – взгляд Фаузии сияет сумасшедшим светом.
– Не так сразу, – тихо включается Сана, стараясь хоть немного обелить свою религию, которую девушки, будучи классическими фундаменталистками, представляют не в наилучшем виде.
– А как это происходит? Кто-то говорит или же оглашает публично, что уже не верит в Аллаха и с него хватит ислама, что тогда? Сразу применяют смертную казнь?
– Конечно нет! – рассудительная саудовка возражает уже громче, усаживаясь удобнее на стуле. – Его задерживают, и у него есть три дня на размышление. Вернуться в религию ему помогает специалист, шейх, который будет с ним разговаривать и пытаться его убедить в том, что он ошибся.
– А если тот не изменит своего мнения?
– Тогда снова у него есть пара дней на размышление.
– И?..
– Если он по-прежнему настаивает на своем, провозглашают вердикт.
Репортер очень хорошо подготовилась:
– Я слышала о провозглашенной имамом Эр-Рияда фатве, смертном приговоре, который был вынесен журналисту. Тот рассказал в своей телевизионной программе, что не до конца уверен в существовании Аллаха, а пророк Мухаммед ошибался. Этого было достаточно, чтобы его казнили.
– Я этого не знаю и вообще никогда не интересовалась ни политикой, ни тайнами религии.
Сана становится все более грустной, видно, что ей стыдно.
– Я происхожу из современной толерантной семьи, – оправдывается она. – У нас множество друзей христиан, протестантов, атеистов, и никто не пытается их обратить в ислам.
– Это ошибка! – не отстает Фаузия.
– А что было бы, если бы кто-нибудь из вас влюбился в поляка, иноверца?
Серьезных религиозных отступлений уже фельетонисту хватит, поэтому она решает сменить тему более женской и, как ей кажется, более легкой.
– Это невозможно! Бессмысленно! – на этот раз взрывается грубиянка Фатьма, выбрасывая руку вверх и скользя критическим взглядом по соседним столикам. – Посмотрите, какие они блеклые, бесцветные.
Редактор и Марыся чуть не взрываются смехом.
– Ну, предположим, гипотетически.
– Речь идет не о том, как они выглядят. Это абсолютно запрещено. Связь мусульманки с неверным строго запрещена! Mamnu’!
Фаузия рассуждает очень серьезно, а Сана все больше бледнеет и сжимает ладони, что не ускользает от внимания Марыси.
– Но если бы это была большая любовь…