Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты всегда должен сходить с ума и выбрасывать столько денег на отель?
Ей нравятся апартаменты, особенно вид из окна на старинное здание. Но, как обычно, она должна немного поворчать.
– Любимая, я заплатил гроши, – смеется муж, не обращая внимания на прижимистый характер жены. За немногим большие апартаменты в Мекке я заплатил почти полторы тысячи долларов, а здесь только сто пятьдесят.
– Ну что ж, наверное, потому, что из окна гостиной нет вида на Каабу, – иронизирует Марыся.
Муж, будучи в хорошем настроении, хватает ее и осторожно бросает на большое ложе.
– Может, я пойду немного позже, а сейчас… – мурлычет он женщине в ухо. – Что ты на это скажешь, любимая?
– Я только за, но если ты договорился на час, то должен там быть в час.
Марыся с неохотой отвергает заигрывания. Живя у матери, они чувствуют себя скованно и вообще не занимаются любовью. Боятся, что Дорота может каждую минуту войти или будет подслушивать через стену, все ли у них в порядке. Такова уж мама!
– Я не придерживаюсь ни аскезы, ни целибата. Я уже едва хожу, – жалуется муж, делая жалостливое лицо.
– Как все уладишь, у нас будет свободная вторая половина дня и вечер, – обещает молодая жена, глядя при этом кокетливо. – Еще эти пару часиков выдержишь, мой ты зверек.
Она весело смеется.
– Ну, хорошо, хорошо. Но готовься к сексу столетия.
Хамид игриво строит глазки.
– Потом ты не сможешь ходить! – грозит он ей на прощанье пальцем.
Саудовец заказывает такси и просит довезти его по записанному на листе бумаги адресу. Он сам никогда бы в жизни не смог ни расшифровать это название, ни произнести. Там слишком много дифтонгов «c» и «z», «s» и «z» и много других букв, характерных для польского языка. «Что за невезение, – смеется он мысленно, – арендовали жилье именно на улице, название которой я не в состоянии артикулировать».
«Интересно, как мои молодые земляки справляются с этим», – думает он, проезжая старинные районы и современные богатые кварталы. По дороге он просит, пользуясь самыми простыми словами и применяя язык жестов, чтобы водитель задержался у магазина, так как он хочет купить пару банок пива. «Сделаю парням сюрприз к обещанному саудовскому обеду, который они наверняка стряпают уже пару дней». Он довольно улыбается, видит бетонный одиннадцатиэтажный дом, который находится практически на краю города. «Почему они здесь живут? – удивляется он. – Или стипендия слишком маленькая? Или семьи не помогают? Это же страх! Гнездо и рассадник преступности!» Хамид с ужасом смотрит на мускулистых, стриженных наголо мужчин, сидящих на скамейках в замусоренных скверах и прилюдно обжимающихся с вульгарно одетыми, громко смеющимися девицами. Вокруг на тротуаре открытые бутылки с пивом и вином. «Наверное, эти саудовские парни сошли с ума! Это все равно, что нарываться на проблемы! Еще сегодня они должны отсюда выехать! – решает он. – В Эр-Рияде тоже есть районы, в которые порядочный человек не ступит. Логово «Аль-Каиды» и всякого зла. Только сумасшедший бы туда въехал, не говоря уже об аренде жилья. Это, пожалуй, что-то в этом роде, только в Европе нет местного терроризма». Хамид нервничает, думая о насилии. Здесь другие болячки и другая организованная преступность. Он вспоминает рапорты, которые когда-то изучал: о торговле наркотиками, оружии и живом товаре. «Мир становится все хуже», – приходит к выводу он, тяжело вздыхая.
– Это здесь, – таксист говорит по-польски и таращит глаза на богато одетого парня на заднем сиденье. – Are you sure? – хочет убедиться он по-английски.
– К сожалению, название и номер совпадают, – подтверждает Хамид со вздохом и платит, давая водителю огромные чаевые.
– Подъедь за мной через два часа, – говорит он медленно, чтобы поляк его понял. – Two hours, okej? – повторяет он.
– Окей, окей, но не знаю, будет ли кого забирать, – шофер искренне беспокоится, оглядываясь вокруг. – Жаль тебя, братец, и good lack[56].
Заканчивая говорить, он хлопает араба по плечу.
Хамид буквально пробегает узкий тротуар, отделяющий проезжую часть от лестницы. Он сильно жмет на кнопку домофона, постоянно оглядываясь и ожидая нападения. Он чувствует, как пот течет по спине, напрягаются мышцы ног и рук, дрожат щеки. «Старею, – признается он себе мысленно. – Раньше я был смелее. Но когда у мужчины рождается ребенок, он становится бабой. Особенно если это такая красивая крошка-девочка».
Он растроганно думает о дочери и не снимает пальца с кнопки. «Что они там, к черту, делают?! – он бесится не на шутку. – Сейчас возьму ноги в руки и свалю отсюда». Он поворачивается, ища взглядом такси, которое уже, конечно, отъехало.
– Ajla[57], – наконец слышит он родной язык. – Кто там?
Голос доносится, как с того света, шорох, треск.
– Хамид! – выкрикивает он, не сдерживая эмоций. – Вначале меня приглашаете, а потом не хотите впускать?!
– Извините, уже лечу!
Гость хмурится. Откуда этот парень будет идти. Хватит жать на кнопку?
– Что ты говоришь?! – орет он, наклоняясь к грязному домофону.
– Aflan, aflan[58]!
Юноша чуть не разбивает гостю голову, когда внезапно открывает тяжелую стеклянную входную дверь.
– Здесь ничего не работает, – объясняет он. – Звонок не сразу включился. Долго вы здесь стоите?
Он пропускает гостя вперед, и тот почти шарахается из-за вони мочи и сигаретного дыма из коридора. Он прикладывает руку к носу и так доходит до первой квартиры на лестничной клетке на первом этаже по левой стороне.
– Так вы еще выбрали первый этаж?! Я не могу!
Он грозно хмурится, а парень сжимается, словно под суровым взглядом отца.
– Эту дверь можно одним ударом ноги вышибить!
Хамид дотрагивается до деформированной, изрезанной двери и смотрит на единственный плохонький замок.
– Ваши отцы знают, какую развалюху вы арендовали?
– Нет, они ничего не знают.
В квартире к первому юноше подтягиваются два других заморыша. «Их можно щелчком в нос убить, – смеется в душе Хамид. – Что за беда с нуждой!»
– Сейчас же мне честно ответьте на вопросы! Что вы творите? Почему здесь живете? У вас не хватает денег на съем нормальной квартиры в безопасном районе? Твой отец, а мой друг, – достаточно богатый человек, поэтому я совершенно ничего не понимаю. Что здесь происходит?
Указательный палец Хамида упирается в худую грудь красивого саудовца, которого помнит еще ребенком.