– Проходите, пожалуйста, вас ждут.

«Интересно, а как же тогда здесь встречают тех, кого не ждут?» – подумал майор. И не стал им завидовать…

– Напрасно отказываетесь, прекрасный кофе!

– Спасибо, я действительно не хочу. Только что из-за стола… И времени, извините, меньше, чем планировал.

– Тогда сразу перейдем к делу.

У хозяина на щеках были милые ямочки – и вообще весь он казался домашним, пухленьким и безобидным. К такому в троллейбусе обязательно привяжутся хулиганы, а уличная торговка обвесит на столько, что самой потом станет неудобно.

– Мы посмотрели ваше кино. И готовы сделать все, как просит… тот, от кого вы привезли пленку.

– Спасибо! – А Виноградов, собственно, и не сомневался. Прежде чем передать видеокассету по назначению, специалисты попытались прогнать ее через компьютер и высчитать заданный код. Ни в таможне, ни в других питерских правоохранительных структурах подобной аппаратуры не было, потребовалось подключить контакты в центральном аппарате ФАПСИ, Федерального агентства правительственной связи и информации.

В конце концов удалось: на экране возникло лицо человека, с которым Владимир Александрович общался в катившем недавно по улочкам Иерусалима «медицинском» микроавтобусе… Семиминутный монолог перед объективом – нечто вроде отчета генерального секретаря на партийном съезде. Итоги, успехи отчетного периода в цифрах и фактах, пути устранения имеющихся еще отдельных недостатков и перспективы развития. Под конец – в рубрике, так сказать, «Разное» – изложение просьбы Китайца и четкий приказ сделать все, что потребуется, для ее выполнения.

Когда столичные эксперты бились над раскодированием записи, лидер русско-еврейской мафии был еще жив.

– Но теперь ситуация несколько изменилась…

– Я хотел выразить искреннее сочувствие.

– Все там окажемся, – отмахнулся собеседник. Как сообщили Виноградову, покойника он всегда недолюбливал, а теперь даже не пытался это скрывать. – Позволю себе быть с вами откровенным. По возможности… Смена руководства – и без того процесс болезненный. А когда это происходит внезапно, да еще и насильственным способом! Начинаются недоразумения, кто-то вспоминает старые обиды… Появляются вопросы, претензии деликатного свойства – вы понимаете?

– Пока не очень.

– Придет новый человек, потребует финансового отчета… Скажите, как я ему объясню, что просто так, за «спасибо», отдал в чужие руки полтора миллиона?

Виноградов чуть было не поддался на провокацию:

– Но ведь у вас имеется видеозапись…

– А вы ее разве видели?

– При мне ее делали! – Отповедь прозвучала достаточно веско, реакция не подвела майора и на этот раз.

– Да… Покойник позволял себе иногда такие странные вещи! – Собеседник сокрушенно покачал головой. – Посвящать постороннего в наши внутренние проблемы? Тут тем более каждый может усомниться, отдавал ли он себе отчет в том, что делает…

Надо было срочно что-то делать. Под испытующим взглядом крохотных глазок он согнул указательный палец и костяшкой выбил о пластиковый край столешницы несколько судорожных точек и тире:

– Ясно?

– Нет! Это что – азбука Морзе?

– Абсолютно верно. Вы ведь ее не изучали?

– Не имел удовольствия.

– А я, в свою очередь, слабоват в этом, как его… ну, язык ваш? Национальный!

– Идиш? Иврит? – Действительно, сообразил пухлый, послание свое покойник записал не по-русски.

– Это уж вам виднее – хоть на малайском! Я же все равно ничего не понял.

Владимиру Александровичу после расшифровки записи успели дать прочитать только отпечатанный на компьютере текст. Там – внизу страницы – значилась фамилия переводчика, и майор решил, что это единственный шанс выпутаться.

И кажется, попал в точку.

– Логично… – Собеседник скрестил ручки на пузе и притих. Потом встрепенулся: – Да, но откуда же тогда?..

– Послушайте! Фамилию Шерешевин, прозвище Китаец и международное слово «доллары» я уж как-нибудь смог уловить, правда?

– Допустим. Но вы должны понять и меня.

– Пытаюсь, но пока не получается.

– Все же такая огромная сумма…

Некоторое время они молча ощупывали друг друга взглядами.

– Сколько вы хотите?

– Честно говоря… все! За вычетом ваших десяти процентов.

– За каким вычетом? – Виноградов решил, что ослышался.

– Приблизительно сто пятьдесят тысяч долларов. Я отдаю вам их в любой приемлемой форме.

– А я что должен сделать?

– А вы забываете о том, что наболтал в Иерусалиме мой бывший хозяин. Сам он уже ни подтвердить, ни опровергнуть ничего не сможет, верно?

– Верно… Значит, пленка уничтожается – и вы якобы ничего ни про меня, ни про мою просьбу не слышали. Спокойно кидаете Шерешевина, как планировали, – и концы в воду!

– Возможны варианты… Но в целом верно.

– Соблазнительно. Однако что мешает после окончания операции ликвидировать и меня? А десять процентов списать на накладные расходы и убытки производства?

– Ну, вы же знаете – между своими это не принято!

– Еще как принято! – продемонстрировал полнейшее отсутствие иллюзий Виноградов.

– Да, пожалуй… Тогда, извините, я не вижу, что помешало бы ликвидировать вас и без выплаты каких-либо сумм. Так сказать – превентивно, с опережением…

Владимир Александрович наморщил лоб. Он с детства обожал академические дискуссии на отвлеченные темы.

– Очевидно, пойти на эту меру вам мешает вполне естественная опаска: вдруг я успел уже что-то доложить своему руководству? И работаю сейчас не в одиночку – а с прикрытием… Хотите фокус?

– Какой фокус? Только без глупостей!

– Смотря что вкладывать в это понятие… Если вы имеете в виду, что не стоит бросаться на вас с кулаками, – так это я и сам понимаю. Можете убрать ладошку с кнопочки!

Виноградов встал и, стараясь не делать резких движений, пошел к окну. Обернулся на скрип петель… У хозяина все же не выдержали нервы – в кабинете теперь находился вооруженный охранник.

– Бросьте, я не враг своему здоровью… Фокус неопасный, хотя элемент пижонства присутствует.

– Что вы хотите сделать?

– Позволите? – Не отвечая, Владимир Александрович потрогал рукой серебристое жалюзи. Аккуратно, двумя руками, раздвинул алюминиевые полоски на уровне груди – и подался чуть вправо: – Внимание! Не двигайтесь, пожалуйста. Айн… цвай… драй!

На счет «три» в стекле образовалась крохотная аккуратная дырочка и почти сразу же вдребезги, с грохотом и звоном, разлетелась настольная лампа – яркое пятно на черном пластике итальянской мебели.