Так что, строго говоря, люди – моногамный вид: у нас о потомстве все-таки заботятся оба родителя (даже в гаремном варианте брака, но об этом позже), но при этом строгой привязки к одному половому партнеру, как у желтобрюхих полевок, все-таки нет. Антропологи называют наш подход сериальной моногамией (то есть браки с разными партнерами, но последовательно, один за другим), но серьезных доказательств для окончательного вердикта по этому моменту еще нет.

Иногда пытаются доказать, что женщины моногамны, а мужчины – полигамны. Поэтому мужчине нужен гарем, а женщина пусть довольствуется одним повелителем, нечего ей!..

Все это – опять же от слабого владения предметом.

Во-первых, гаремная организация семьи – это все равно моногамия, так как в воспитании потомства отец все же принимает какое-никакое участие, а посторонние для семьи самцы держатся на границе территории семьи.

Во-вторых, при гаремной организации семьи у вида формируется очень заметный половой диморфизм. Проще говоря – самцы очень отличаются от самок.

Посмотрите на горилл – самцы значительно больше самок, у самцов серебряные спины. Посмотрите на львов – самцы больше самок, у них огромные гривы. Взрослого самца гориллы достаточно легко отличить от самки. Взрослого льва достаточно легко отличить от самки.

Посмотрите на людей. Самца человека можно отличить от самки, но далеко не всегда. Основной отличительный признак – борода. Но у того же льва растительность не только на бороде, ее значительно больше. У мужчины же оволосение не такое стопроцентное – у некоторых бороды вообще растут кое-как. То же касается оволосения по всему телу. А волосы на голове вообще растут примерно одинаково (если нет облысения, конечно).

Можно возразить, мол, но мы-то легко отличаем самца от самки, значит, половой диморфизм таки есть! Конечно, есть. Слабенький. Не такой, как у видов с гаремной формой организации семьи.

И да, нам нетрудно отличить самца от самки, но это потому, что мы – представители своего вида, мы легко отличаем самцов от самок, это у нас врожденное. Представьте, что нас попытались бы различить инопланетяне – им бы это удалось, конечно, но не сразу. Так же как наметанный взгляд специалиста отличает кота от кошки.

Наш слабый половой диморфизм означает, что наш вид эволюционировал от вида, практиковавшего полигамию (вроде как сейчас у шимпанзе). Но в ходе эволюции мы пришли не к разделению полигамии и моногамии между полами (что, мягко говоря, необычно для биологии), но к относительной моногамии.

При этом важно понимать – наши самцы и самки вполне себе могут спариваться на стороне. Интерес к такому спариванию у самок не намного ниже, чем у самцов, и так у большинства видов, практикующих моногамию (то есть выращивающих потомство с более или менее активным участием обоих родителей). У тех же лебедей на сторону ходят не только самцы, но и самки (а к кому, по-вашему, ходят самцы?).

Знаменитый эффект Кулиджа, когда самец охотно вступает в половую связь с новой самкой, хотя может не смотреть на самку привычную, оказывается, свойствен и самкам [40].

Другое дело, что у нашего вида, во-первых, этот эффект ослаблен долгой эволюцией и выражается всего лишь в некотором оживлении при появлении потенциального партнера, а не в немедленном сексе с ним.

А во-вторых, стремление женщины к сексу в значительной степени подавлено репрессивной моралью (то есть чисто психологическим механизмом), и женщине просто неприлично хотеть много секса с разными мужчинами. Поэтому женщины, кстати, могут легко влюбляться – это же способ легализовать простой сексуальный интерес. Просто так «любиться» нельзя, но когда втюрилась по уши – можно.

Так что, выходит, мужчины и женщины у нашего вида предрасположены к верности и к измене примерно одинаково. А небольшой перекос в сторону неверности мужчин легко объясняется психологическим механизмом подавления сексуальности женщин. Если бы женщин так же поощряли за раскованное сексуальное поведение, как поощряют мужчин, или, если бы мужчин так же порицали за него же, как порицают женщин, мы вообще бы не замечали разницы в этом аспекте поведения.

У людей есть несколько очень серьезных биологических механизмов, однозначно свидетельствующих об уходе от тотальной полигамии по типу шимпанзе.

Во-первых, у нас крайне маленькие клыки, что свидетельствует о достаточно низком внутригрупповом уровне агрессии. Значит, наши предки-самцы не рубились за предков-самок, а разбивались на пары более или менее мирно.

Во-вторых, как показал английский исследователь Роберт Бэйкер, выброс спермы при сексуальных контактах у нашего вида зависит от статуса самки в глазах самца [41]. Если самка «своя», выброс относительно небольшой, если самка чужая – выброс больше. Но самое интересное не в этом. Если самец долго не видел «свою» самку (например, неделю), выброс спермы примерно в три раза больше, чем если это обычный, так сказать, рутинный секс. Как вы понимаете, у видов, где не практикуется моногамия, такого быть не может, – в каждую самку нужно забросить как можно больше спермы.

В-третьих, у самцов нашего вида семенники относительно маленькие. Особенно это заметно в сравнении с огромными семенниками шимпанзе – вот уж где чемпионы! Кстати, у горилл семенники меньше наших. Что все это значит? Что у шимпанзе беспорядочные половые контакты, и нужно много спермы, чтобы побеждать в спермовых войнах. Самцам горилл спермовые войны не грозят, поэтому им достаточно относительно небольших семенников. Мы же находимся в промежуточном положении. Спермовые войны бывают (ибо нам не свойственно ограничиваться одним половым партнером, как это делают желтобрюхие полевки), но относительно редко, поэтому семенники средних размеров вполне справляются со своей задачей.

Так что ссылки на природу просто неуместны. Природа однозначно подталкивает нас к моногамии. Не обеспечивает полностью (возможно – пока, может быть, когда-нибудь мы и станем, как упоминавшиеся выше полевки), а именно подталкивает. А уж дальше дело за личным выбором каждого человека – хранить верность партнеру или же нет.

Также большую роль играют нормы, бытующие в обществе. Считать секс с разными партнерами плохим или хорошим – это не природно врожденная штука. Это исключительно социальный момент. Известный пример: у многих северных народов совершенно нормально – предложить гостю-мужчине переспать с женой хозяина. Это не считается плохим, не считается изменой. Почему так?

Потому что этот обычай помогает (по крайней мере, раньше помогал) увеличивать генетическое разнообразие популяции, что очень важно в подобных уязвимых сообществах. Социальная норма возникла как приспособление к условиям обитания и в тех условиях считается полезной. В других условиях возникают другие нормы. Они могут быть уместны или неуместны, но они являются продуктом психологии/социологии, а не биологии. Биологически человек склонен воспитывать детей с участием обоих родителей, а вот секс с одним партнером всю жизнь у нас в биологическом коде отсутствует (возможно, пока).