— В чем?

Ангелина Львовна все еще думала о шаре, и слова Ревина пролетали мимо ее ушей. Только профессиональная собранность помогала ей поддерживать разговор.

— Я работал, вкалывал, как проклятый… и не ведал зачем. Но тогда все были мной довольны. И моя жена, и мой финансовый директор. Никто не возмущался, не интересовался моим здоровьем, не посылал меня к доктору. А теперь… когда я наконец понял, для чего мне нужны деньги, они взбунтовались!

— Кто?

— Маша… Холмогоров… они просто встали на дыбы! Представляете себе?

Закревская промолчала.

— Я понял, зачем я зарабатывал деньги и куда мне следует их потратить, — повторил Ревин. — О, как все взбесились! Они вовсе не рады. Они в гневе! Они говорят, что я болен! Что я идиот!

— Никто не считает вас…

— Бросьте! — перебил ее Даниил Петрович. — Уж кому, как не вам, известно, что обо мне думает моя собственная жена. Да она спит и видит объявить меня невменяемым, недееспособным придурком. Ну уж нет! Такого удовольствия я вам, господа хорошие, не доставлю! Я полностью в своем уме и прекрасно — слышите, вы? — прекрасно отдаю себе отчет, что я делаю и с какой целью. Хочу предупредить вас: прекратите выведывать, ходить вокруг да около, вынюхивать и лезть туда, где вас не ждут. Вы меня поняли?

— Вполне.

— Так вот. Сегодня я пришел объявить вам, что никакая терапия мне больше не нужна. Если я раньше чего-то не понимал, то теперь мне все открылось. Теперь в моем сознании наступила такая ясность, о какой вы и не мечтаете. Просто потому, что вы не знаете, каково это — вдруг прозреть! Когда с глаз падает пелена, и слепой начинает видеть мир в красках! Вам этого не понять…

— Я не ошиблась? Вы заявляете, что сегодня у нас последний сеанс?

— Это у вас последний сеанс! — возразил Ревин. — А у меня — просто последний разговор с вами в этом вашем кабинете.

— Вы уверены, что больше не нуждаетесь в моей помощи?

— Не только в вашей, но и в чьей-либо еще. Так и передайте моей драгоценной супруге!

По мере того как Ревин говорил, желтоватый свет внутри шара то разгорался, то утихал. Закревская краем глаза следила за шаром, стараясь делать это незаметно.

— Что ж… — рассеянно сказала она. — Тогда нам стоит попрощаться и расстаться добрыми друзьями…

— Как вам будет угодно. — Ревин встал и слегка поклонился. — Надеюсь, вы не будете скучать по мне?

— Постараюсь…

Он вышел, а Закревская все еще сидела, не спуская глаз с шара. По мере того как шло время, золотое свечение в глубине шара тускнело, пока полностью не угасло. Наконец шар стал кристально чистым, прозрачным, как и до прихода Ревина.

— Что же это такое? — пробормотала Ангелина Львовна. — Как это понять? Самойленко! — позвала она, надеясь, что тот свободен.

— Ты меня звала?

Олег Иванович развязно зашел и уселся в кресло, заложив ногу на ногу.

— Послушай… Отчего шар может светиться?

— Шар? — Коллега явно не ожидал, что его позвали из-за шара. — Хм… ну, от солнечных лучей, наверное. Или от лампы. А что, он у тебя светился?

Самойленко взглянул на шар, который был девственно прозрачен, и несколько раз моргнул.

— Если на него пристально смотреть, то глаза устают, и… всякое может показаться. Знаешь, гипнотизеры заставляют смотреть на блестящий предмет, и человек невольно впадает в транс.

— Спасибо, о гипнотическом трансе я сама знаю, — вздохнула Ангелина Львовна. — У тебя выпить что-нибудь есть?

— Да-а…

«Странная женщина! — думал Самойленко, отправляясь к себе в кабинет за коньяком. — Странная и… красивая».

Памир

— Ну, и как ты себе это представляешь? Режиссер Бахмет, Борис и пиротехник обсуждали предстоящие съемки взрыва туннеля.

Пиротехник высказывал свои соображения, Борис свои, а режиссер все это выслушивал, посасывая трубку, и вносил коррективы.

— У нас люди в туннеле не задохнутся, если ты столько дыму напустишь? — спрашивал он пиротехника.

— Так вы же сами требуете максимально естественных условий, — вяло защищался тот. — Вам и взрыв подавай, и обвал, и чтобы все происходило не где-нибудь, а под землей. Я даже не знаю, какая там у них система вентиляции.

— Узнай, — злился Борис. — Это твоя работа.

— Сам попробуй узнай! Паршин со мной даже разговаривать не хочет.

— Ты что, не можешь к нему подход найти?

— Не могу! — взорвался пиротехник. — Я практик, а не психолог. А к вашему Паршину подход один — деньги! Набаловался, котяра…

— Если надо будет, заплатим, — спокойно вставил Бахмет. — Но ты пока попробуй вопрос с ним как-нибудь по-другому уладить. У нас и без того большие расходы. Я уже связался с Москвой, чтобы увеличили финансирование.

— Гаврилов небось в бешенстве.

— Ты бы тоже был в бешенстве, — заметил Борис. — Если бы речь о твоих деньгах шла.

Режиссер выпустил изо рта пару колец дыма и сказал:

— У Паршина заместитель есть, помоложе. Надо с ним поговорить. Может, он окажется покладистее.

— Изотов, что ли? Валера?

— Какой он тебе Валера? — возмутился Борис. — Для тебя он Валерий Михайлович. Твоя фамильярность, Коля, ужасает. С людьми так нельзя. Ты еще хочешь, чтобы Паршин с тобой сотрудничал!

— Зато ты у нас специалист по работе с общественностью, — съязвил пиротехник. — Знаток этикета! Меня вот мамка забыла благородным манерам обучить. Я по-простому привык.

— Простота, Коля, хуже воровства.

Бахмет, которому надоела бесполезная перепалка, сердито кашлянул.

— Хватит вам языки чесать. Давайте о деле.

— Так мы как раз о деле, — возразил Борис. — Пусть Николай встретится с Изотовым и поговорит обо всем. По-моему, Валерий Михайлович мужик неплохой.

— Почему опять я? — возмутился пиротехник.

— Тебя, Борис, съемки взрыва тоже напрямую касаются, — обратился к каскадеру Бахмет. — Актеры в трюках участвовать не будут. Не хватало мне еще несчастного случая! Пусть твои ребята делают свое дело. Зачем мы вас сюда везли?

— Ладно, — согласился Борис, бросая сердитые взгляды на пиротехника. — Вижу, что без меня ничего не выйдет. Если туннель окажется сильно задымленным, я за последствия не ручаюсь. Вентиляция, конечно, дело хорошее, но… береженого бог бережет.

— Давайте выдадим людям противогазы, на всякий случай, — предложил Николай.

— Батюшки мои! — всплеснул руками Бахмет. — Как же я сам не догадался? Выдать всем противогазы, и дело в шляпе. Ну, Коля, ты голова! Я тебя в художественный совет выдвину. Мне такие умные во как нужны!