Я прилёг на деревянный ящик из-под гранатометных выстрелов и задремал. Здесь вдалеке от начальственных взоров был спокойно и комфортно на душе. Спешить было некуда. Скорее, наоборот, хотелось продлить эти минуты и часы легального безделья. Кипящая вода начала приобретать багровый цвет, что могло говорить о готовности тротилового варева. Я заглянул в ёмкость и распорядился:

– Шура, достань одну штучку. Посмотрим, чего там.

Набоков надел верхонку, сунул руку в кипящую воду и, ухватив ребристую поверхность, попытался вытащить. Не тут-то было. Скользкая и горячая граната выскользнула и упала в костёр. Шура присел на корточки и взглядом срущей собаки уставился в огонь. Секунды замедлили бег. Я максимально спокойным голосом произнес:

– Мужчина, быстро гранату доставай.

Набоков поднялся и с идиотской усмешкой спросил:

– А чё, она настоящая, что ли?

Дело в том, что тротил плавится, на открытом пространстве горит коптящим пламенем, но в закрытой ёмкости, каковой являлся чугунный кожух, могла взорваться. Тем более что она уже была разогрета кипящей водой.

Тут я не выдержал и дал сильного пинка Набокову. Ничего личного – просто Шура на тактильные ощущения реагировал гораздо быстрее, чем на звуковые. Он мгновенно голой рукой выхватил гранату из огня и отбросил в сторону.

Тротил едва начал плавиться и почти весь оставался внутри оболочки. Через полчаса первая партия была готова, и мы опустили в воду следующий десяток. Я умышленно разделил все гранаты, чтобы заниматься этим делом как можно дольше. После этого Набоков отправился на обед с заданием принести краску черного цвета.

К 16.00 задание было выполнено, и я отправился на обед, чтобы заодно и поужинать. Вечером, после возвращения батальона из наряда, начиналось моё время службы – ответственность по подразделению.

Обычное, пятничное совещание подходило к концу. Начальника штаба части не было, и приказы зачитывал его заместитель майор Киселев. К слову сказать, он обладал изумительным оперным басом. Когда пел дома, то соседи слушали его с удовольствием, а когда исполнял арии в туалете, и вовсе слышно было всему подъезду. Без доли иронии, он, несомненно, был талантлив.

Когда исполняющий обязанности начальника штаба закончил читать, к делу приступил комбриг. Колб учинил грандиозный разнос двум прапорщикам. Григорий Ананьевич чередовал ехидные маты с тяжёлыми армейскими шуточками. Народ, едва сдерживаясь, давился от смеха – перед разгневанным комбригом хохотать от души было не с руки. К тому же проступок был идиотский.

Прапорщикам надо было срочно закупить ящик «белых патронов». «Белым патроном», с легкой руки Федырко, называли бутылку водки. Придумав благовидный предлог, они отправились в посёлок Оловянная. Целый ящик водки не позволил счастливчикам удержаться от вожделения, и они решили распить бутылочку прямо в кабине. Потом ещё одну. Как известно, у ЗИЛ-131 два моста и шесть колёс. Не знаю, где в это время находился и что делал водитель, но во время пьянки местные жулики сняли четыре задних колеса машины.

Комбригу был наплевать на утраченные колёса – прапорщики за них рассчитаются со своей зарплаты – он был взбешён, что оловяннинская гопота обвела вокруг пальца спецназовцев.

Совещание было лучшим местом для всякого рода разговоров и договоренностей. Пока Колб изливал свой праведный гнев, мы вчетвером решили в субботу собраться и поиграть в «храп». Состав игроков и время были оговорены прямо тут – в клубе, но где собраться, так и не придумали.

Разнос закончился. Все, кто чувствовал за собой грешки, облегченно вздохнули, и офицеры направились к выходу.

На следующий день, в субботу, я быстренько распределил солдат по объектам уборки и помчался в расположение роты минирования. Компаньоны уже собрались, но место для карточных баталий так и не определили. Казарма для таких целей была исключена, а в офицерской общаге в последнее время участились облавы.

Накануне комбриг с начПО нагрянули в комнату лейтенанта Шоломицкого. Миша был племянником Колба, но преференций от этого не имел. Скорее, наоборот. Оба они были из деревни Колбы Могилевской области. Как метко выразился Вова Харченко: «У них там половина деревни Колбы, а другая – Шоломицкие». Начальство застало их во время украшательства стен плакатами полуголых баб из немецкого журнала «Армиерундшау».

Григорий Ананьевич удивленно осмотрел стены и возмущенно воскликнул, обращаясь к полковнику Ясевичу: «Роман Болиславович, да они здесь дрочат!»

Пришлось обитателям комнаты всё снимать и тут же, на глазах начальства, уничтожать воплощение армейского искусства. Уцелел лишь один плакат – на обратной стороне распахнутой входной двери. В другой комнате руководство обнаружило недвижимое тело лейтенанта Егорова. Оно – тело – валялось посреди пустых бутылок из-под дешевого портвейна. С тех пор Вова получил прозвище – «портвешок». Дальше комбриг с начальником политотдела не пошли, очевидно, опасаясь сюрпризов покруче, но выводы были сделаны, и за порядок в офицерском общежитии взялись всерьёз.

Итак, общага отпадала, а выбора особого не было, поэтому карточные баталии оказались под угрозой срыва. Тут смекалистый Барсуков воскликнул:

– Придумал! Айда в автопарк.

Через несколько минут мы были уже в боксах роты минирования. Мы подошли к Вите Юшкину, и Володя попросил его:

– Витёк, пусти в машину часика на три-четыре.

– Заколебали вы, – проворчал он, как будто мы только и делали, что играли в его машине. Старший лейтенант Юшкин имел в подчинении специальный автомобиль, предназначенный для транспортировки фугаса большой мощности. Где хранился сам фугас, никто не знал, но точно не у нас в части, а машина была в штате роты спецвооружения. Оснащен автомобиль по последнему слову техники. В том числе там был кондиционер, который поддерживал нужную температуру и влажность, очищал и обогащал воздух кислородом. Допуск туда был только у Юшкина и начальника штаба части. Даже комбриг не имел такого разрешения. Витя стоял перед нами, подполковник Федырко – в командировке, поэтому кунг автомобиля был самым безопасным местом в части.

– Ладно, пошли открою. С вас бутылка, – произнёс Юшкин. Насчёт бутылки Витя пошутил. Заботливый семьянин, он тут же поспешил домой.

Виктор Юшкин был не только хорошим семьянином. Он глубоко любил свою жену. Через двадцать лет его супруга скончалась. Как сказали врачи, это являлось последствием некачественной воды на 23-й площадке. То же самое услышал и прапорщик Киричек – старшина роты минирования, – когда и его жена умерла. Такое вполне могло быть. Водозабор находился неподалеку от заброшенных и полуразваленных цистерн, в которых хранились остатки крайне токсичного ракетного топлива.

Два года после смерти любимой жены Виктор пытался преодолеть эту трагедию. Не смог и свёл счеты с жизнью.

Шли дни, и температура за окном постепенно понижалась, а батареи в квартирах оставались холодными. Стало ясно, что предстоит ещё одна «блокадная» зима. На этот раз приготовились к этому заранее. Запаслись отопительными приборами. ТЭНы клали прямо в батареи. От этого последние нагревались, и таким образом можно было хоть как-то поддерживать температурный минимум, которые не превышал четырнадцати градусов тепла. Зато к офицерским домам провели дополнительный силовой кабель, и отключения электричества, даже при пиковой нагрузке, не было. Многие опять установили печки-буржуйки. Трубы выводили прямо в окна. Зима началась.