— Люди говорят о том, как красива Вена, что ее улицы пахнут хорошим кофе и круассанами, что даже ее тротуары окутаны музыкой, — рассказывала Алиса ребенку, сидевшему съежившись в углу у камина. Отблески огня рисовали тени в его темных непослушных волосах. — Конечно, это только одна сторона этого города. Но Вена, в которую я неожиданно попала в ту ночь, когда родители мисс Нины приказали мне покинуть их дом, была холодной и недружелюбной. Бедно одетые прохожие были покрыты грязью. Я шла по узким мощенным булыжником мостовым и переулкам с каменными арками, по неожиданным маленьким пролетам лестниц, ведущим вниз в подвалы... Это тоже была Вена, но она настолько отличалась от той Вены, которую я знала, что мне начало казаться, будто я угодила в совсем другой мир.

— О, я понимаю. Ведь...

— Что? Что бы ни было, ты можешь сказать это. Ты можешь рассказать мне все что угодно.

— Я знаю. Я собирался сказать, что, когда приехал сюда, мне тоже казалось, будто я попал в совсем другой мир. И не только потому, что это место отличается от Педлар-ярда. Оно больше чем отличается. Сначала я думал, что все дело в этом доме, и только теперь, когда я немного пожил в нем, мне кажется, что дело не в нем. По-моему, дело в тебе. Но я не совсем понимаю почему.

С тех пор как я приехал сюда, я впервые поделился с ней чем-то очень личным, поэтому неожиданно почувствовал легкую тревогу. Вдруг Алисе не понравится то, что я сказал? Что если она не поймет?

Но, конечно же, она поняла. Ведь она всегда понимала. Алиса медленно проговорила:

— Мне кажется, у тебя возникло такое ощущение оттого, что весь мир верит в мою смерть. И, — продолжила она, — весь мир должен и дальше в это верить.

Удивительно просто было вновь оживлять свои воспоминания для этого необычного ребенка, медленно и тщательно подбирать слова подобно тому, как художник подбирает краски для своей картины. Но не следовало рассказывать этому маленькому слушателю все подряд, что-то надо было исключить. Нужно было ввести цензуру. Последнее слово заставило Алису криво улыбнуться.

В ту первую и несколько последующих ночей Алиса спала под одной из мраморных арок в тени собора. Рядом с ней спали и другие люди, бездомные и потерявшие надежду. Они не то чтобы приветствовали ее, но казалось, их всех объединяет дух некоего странного товарищества. Они были отбросами общества, считались отверженными и никому не нужными, но рядом с ними Алиса чувствовала себя поразительно уютно. Потому что я тоже отвержена и никому не нужна, думала она.

Но, даже имея поддержку этого братства бездомных, требовалась немалая сила духа, чтобы выжить в те дни. Алиса упорно продолжала искать высокий узкий дом, потому что, несомненно, тот мужчина помог бы ей, несомненно, он не дал бы ей стать одной из потерянных и бездомных, одной из нищих, бедняков и тех музыкантов, которые наводняли собственными мелодиями городские улицы. Однако к концу второго дня Алиса уже знала, что ей не суждено найти этот дом. Вена была очень большой, причудливо спланированной. И ее улицы с неожиданными внутренними дворами образовывали слишком замысловатый лабиринт.

К концу недели, когда крохотные сбережения Алисы закончились, она пошла с другими бездомными стоять на паперти у собора в ожидании богатых посетителей, которые пришли посмотреть на достопримечательность города. Попрошайничество. Я унизилась до этого? Это он довел меня до этого, этот мужчина с золотисто-карими глазами? Но к тому времени Алиса уже узнала, что, когда ты болен и голова кружится от голода, когда твой желудок скручивает от голодных спазмов, тебе уже все равно. Ты украдешь, если думаешь, что сможешь удрать. Ты пойдешь не только на воровство...

Роскошные туры прошлого века больше не были de rigueur[6]для сыновей богатых родителей, но многие из них все еще путешествовали по Европе. Эти поездки были частью их образования, и очень многие приезжали в Вену. Сперва, когда один или два молодых человека останавливали свои экипажи и подходили к Алисе, чтобы намекнуть на свое предложение, она отрицательно качала головой и отступала назад. Но позже она стала просто пожимать плечами и соглашаться на их предложения. Это означало, что Алиса была смела в определенном смысле. Это означало без страха пройти через богато украшенные холлы гостиниц, выдержать пристальные взгляды горничных и посыльных. Некоторые из них смотрели неодобрительно, другие улыбались, давая понять, что все знают. Однако это также значило, что Алиса могла не голодать несколько дней, и после двух-трех приглашений она научилась напускать на себя презрительный вид и высокомерно проходить по отелям. Принять еще несколько предложений подобного рода значило, что вскоре она сможет снять самую дешевую меблированную комнату.

Большинство мужчин были опытными путешественниками-иностранцами, но попадались и умные, энергичные офицеры немецкой армии, которых теперь можно было очень часто увидеть в Вене. Алиса узнала, что почти все мужчины любят говорить о себе: о своей жизни и семье, о своей работе, если у них была какая-то работа. Однако немецкие офицеры были не словоохотливы. Они были достаточно учтивы и в большинстве своем достаточно деликатны, но они никогда не говорили о своих военных обязанностях и полках. Как будто считали себя частью какой-то секретной службы.

Но то, кем были эти мужчины или как они выглядели, не имело для Алисы никакого значения. Ее мог взволновать только мужчина с золотисто-карими глазами и быстрой, нетерпеливой манерой речи... Тот, кто мог делать музыку столь красивой, что она полностью размягчала тебя и заставляла плакать, когда прекращалась...

— Каким-то образом я выжила, — сказала Алиса, не отрываясь глядя в огонь, уже полностью забыв об удобной гостиной в английском доме и о слушавшем ее ребенке, — каким-то образом я пережила те ужасные дни и после них стала сильнее. То, что случилось с тобой в Педлар-ярде, на самом деле сделает тебя сильнее.

Ребенок все еще не мог в это поверить, но где-то в глубине души чувствовал, что когда-нибудь ее слова окажутся правдой. В тот миг важным был рассказ Алисы.

— Итак, ты пережила то ужасное время. А потом... Улыбка снова появилась на ее лице.

— А потом, — сказала она гораздо более мягким голосом, как будто бы на ее место сел совсем другой человек, — а потом, мой дорогой, пришел день, когда я поняла, что должна оставить позади то бедное разбитое существо, которое любило и испытало боль потери. Я поняла, что должна суметь избавиться от своего темного прошлого. К тому времени я накопила немного денег. Конечно, их было мало, но все же они были.

Пауза.

— Ты кое о чем умалчиваешь? О том, как добывала деньги?

— Да, есть кое-что, о чем я не говорю. И ты прав, я не рассказываю о том, как добывала деньги. Но однажды я расскажу тебе. Когда ты станешь постарше.

— Хорошо. Рассказывай дальше.

— К тому времени, — продолжила Алиса, — не было ни одного человека, который бы знал, куда я ушла, что я делала, или беспокоился бы об этом. И я поклялась, что стану совершенно другим человеком. — Слабая усмешка снова появилась на губах Алисы. — Еще я поклялась, что если смогу стать другим человеком, то этот человек будет заставлять людей вскакивать с мест и молча слушать его. Этот человек заставит мир волноваться.