Но его собственное положение было немногим лучше, чем у несчастной графини. Разве что ему не приходилось бояться за чью-то чужую жизнь…

Старыгин все еще смотрел на заложенный камнями проем, когда за спиной у него раздался какой-то шорох.

Он резко обернулся… и увидел, что из-под нижнего края картины выглянула крыса.

Вот чего ему не хватало для полного счастья!

Старыгин, спокойный и здравомыслящий человек, испытывал дикий, мистический страх перед крысами. И когда он представил, что скоро его свеча догорит и он останется в темном, кишащем крысами подземелье, страх сдавил его горло.

Крыса выбралась на пол и села, шевеля усами и оглядываясь по сторонам. В ее маленьких красных глазках горела наглая уверенность. Она чувствовала себя хозяйкой в этом подземелье.

Только не впадать в панику, напомнил себе Старыгин.

Думать, думать…

И тут же в его голове возникла спасительная идея.

Если крыса вылезла из-под картины — значит, за картиной не глухая стена, за ней есть какой-то проход…

Не теряя даром драгоценное время, Дмитрий подошел к стене, потянул за нижний край картины. Холст был в нескольких местах прибит к стене гвоздями, и Старыгину пришлось порвать его. Его душа реставратора и искусствоведа протестовала против такого варварского обращения с бесценным холстом — но другого выхода просто не было, он спасал собственную жизнь.

Оторвав холст в нескольких местах, Старыгин поднял его край.

Его идея оказалась верной — в стене за картиной обнаружилось круглое отверстие, едва достаточное, чтобы в него мог пролезть взрослый человек.

Другого выхода не было.

Старыгин полез в темный проход, держа перед собой догорающую свечу.

Лаз уходил в таинственную темноту.

Впереди послышался какой-то шорох, мелькнула серая тень. Сердце Старыгина провалилось от страха. Должно быть, это была крыса, но она убежала, испугавшись света свечи.

Переведя дыхание, Старыгин пополз вперед.

Как ни странно, ему не было душно, наоборот, спереди тянуло свежим влажным воздухом, и это внушало Дмитрию надежду на то, что он рано или поздно выберется из подземелья.

Тем временем его свеча догорала.

Вот она вспыхнула последний раз — и погасла.

Старыгин остался в полной, непроглядной темноте…

Тут же впереди снова раздался шорох, а потом и противный писк. Видимо, в темноте крысы осмелели…

Дмитрий едва удержался, чтобы не отступить, поползти назад… но это значило бы сдаться и погибнуть. Погибнуть в полной темноте и в конечном счете быть съеденным крысами…

Ужас перед такой страшной смертью подтолкнул его вперед, и он пополз с новой силой, пополз в темноту и неизвестность, стараясь не думать, что его ждет впереди…

Шорох и писк затихли — видимо, крысы отступили, не решившись на прямое столкновение.

Старыгин полз, сбивая локти и колени, — и воздух становился свежее и свежее.

Может быть, это самообман? Может быть, он выдает желаемое за действительное?

Как бы то ни было, он продолжал ползти… и вдруг где-то далеко впереди замаячил слабый, едва различимый свет.

Теперь сомнения отпали, и он пополз еще быстрее, тем более что ползти стало легче, потому что его лаз шел под уклон.

Свет впереди становился ярче, воздух — свежее, скоро Старыгин расслышал негромкий плеск воды. Надежда придала ему новых сил, Дмитрий ощутил второе дыхание.

Еще несколько минут — и он увидел впереди тусклый отсвет на маслянистой поверхности воды. Впереди был один из многочисленных венецианских каналов.

Конечно, лучше было бы выбраться на сушу, но канал — это свобода, свет, люди…

Старыгин полз, канал был все ближе и ближе…

И когда до него оставалось всего несколько метров — Дмитрий увидел, что его отделяет от воды круглая железная решетка.

Он едва не застонал от разочарования.

Проползти по темному, кажущемуся бесконечным коридору только для того, чтобы уткнуться в новую решетку! Единственное, что он выиграл, был свет.

Старыгин дополз до решетки и подергал ее.

И худшие его подозрения подтвердились. Решетка была заперта на висячий замок. Старыгин без сил упал на каменный пол. Он больше не мог бороться.

Он лежал на холодном и сыром камне, предаваясь отчаянью…

И вдруг услышал доносящееся снаружи пение.

Хриплый, дребезжащий старческий голос выводил бессмертную мелодию «Вернись в Сорренто». Причем почти не фальшивил. Обладатель этого голоса, как большинство итальянцев, имел почти безупречный музыкальный слух.

Старыгин встрепенулся, приподнялся на локтях и закричал что было сил:

— Синьор! Синьор, помогите!

Пение продолжалось. Теперь Старыгин слышал не только голос, но негромкий плеск весла и скрип уключин.

— Помогите, синьор! Прошу вас! Умоляю! — надрывался Дмитрий Алексеевич.

Невидимый незнакомец был так увлечен своим пением, что ничего не слышал. Наконец он допел куплет и закашлялся. Старыгин воспользовался этой паузой и снова закричал:

— Помогите, синьор! Умоляю! Спасите меня!

Певец замолчал, недоверчиво прислушиваясь, затем неуверенно проговорил:

— Послышалось, наверное… нет, правильно говорит синьора Антония — давно надо завязывать с красным вином, а то у меня уже начались галлюцинации…

— Это не галлюцинация, синьор! — закричал Старыгин. — Это я! Помогите мне! Я заплачу вам!

— Нет, галлюцинации не предлагают денег! — раздумчиво проговорил незнакомец.

Еще раз плеснуло весло — и перед решеткой показался борт старой, давно некрашенной лодки, а затем через этот борт перегнулась опухшая, покрытая седой щетиной физиономия.

— Это кто здесь кричал? — произнес тот же хриплый голос, который недавно выводил мелодию.

— Это я, я! — откликнулся Старыгин, прижавшись лицом к решетке. Он готов был расцеловать полупьяного старика. — Прошу вас, синьор, выпустите меня!

— А как это вы здесь оказались? — проговорил тот с внезапно проснувшейся подозрительностью. — Как вы туда попали? Туда нельзя ходить посторонним!

— Я не знаю… я не понимать… я попасть сюда… туда… ничего не понимать… — Старыгин счел за лучшее изобразить незнание итальянского языка.

— Ох уж эти туристы! — с грустью проговорил старик. — Всюду лезут! Все им интересно! Все им хочется посмотреть! Что же с тобой делать, парень?

— Выпустить меня! — взмолился Старыгин. — Сломать решетка! Сбить замок!

— Зачем ломать? — недоуменно переспросил старик. — Не надо ломать! Зачем ломать, если у меня есть ключ?