это скот. Им нужен хороший пастух, чтобы смог довести до скотобойни!» Когда же один из них вкусил плоти какого-то мужичонки, то он был наш. Жаль, что сдохли так быстро… Ха-ха-ха!

Теперь приходится ловить Людмилу. Она выбегает из дома как фурия, как ночная ведьма, и кидается к защитному кругу. В кулаке блестит охотничий нож. Вячеслав перехватывает на лету, и я не без некоторой мстительности замечаю, что она тоже ему съездила крепким кулаком. Когда же оборачиваюсь к Юле, то вижу ещё одну слезинку.

Тварь из кошмарных снов плачет? Я не понимаю этого. Что же тут происходит? Она незаметно для остальных утирает глаза и снова поднимает глаза на меня.

– Женя, нужно всего лишь несколько капель крови. Я не хочу новых смертей. Всего лишь несколько капель и мы уйдем…

Людмила всё-таки метает нож. Юля отскакивает. Показываются два темно-розовых ореола. В другое время я бы засмотрелся так, что не оторваться, но не сейчас.

– Вот тебе, а не несколько капель крови. Только попробуйте приблизиться – загрызу любого.

– Ребята, они же используют психологическую атаку на нас. Не поддавайтесь! – кричу я берендеям.

Вячеслав всё-таки сумел справиться с Людмилой, и теперь они стоят, тяжело дыша. Перевертни громоподобно хохочут и воют. Из дома вновь раздается плач Ульяны. Людмила бросается к ребенку, когда вопрос перевертня ловит её на полпути.

– А твой смердящий дед как был отравлен? Или не веришь, что берендей может отравить берендея? Темненький долго ломался, но в конце концов взял отраву. Как же вас легко одурачить! – скалится серый перевертень.

Людмила закрывает лицо руками и убегает в дом. Там слышатся женские рыдания вперемешку с детским плачем. Я ловлю себя на том, что желваки яростно дергаются. Эти твари так раздражают, что не будь защитного круга, то мы бы кинулись в порыве ненависти. Сколько же они нам крови попортили? Даже не передать. Возможно, и Марина с Федором были бы живы и Владимир с Геннадием. И Андрей с Максимом. Сколько же ещё нужно смертей этим тварям, чтобы они насытились? Похоже, что очень много…

По щекам Юли текут слезы… Да что же она плачет-то? Ведь своего добилась – охотники мертвы, мы окружены, её цель рядом. Стоит обнаженная, и лунный свет мягко очерчивает упругие выпуклости. Плачущая красота среди лохматого когтисто-клыкастого ужаса.

– Берулька, теперь к тебе, – взгляд перевертня упирается в меня. – Ты нашу родню отымел, так что приходишься родственником. Давай-ка по-родственному разобьем защитный круг, и ты отойдешь в сторонку. Мы к тебе претензий не имеем, так что не мешайся под ногами.

– Вы убили моего друга! – рявкаю я в ответ. – Хрен вам во всё рыло, а не сторонка. Буду биться до последнего.

Как биться? С этой стаей особенно не побьешься, но делать что-то нужно. И как назло в голову ничего не лезет. А за невидимой чертой скалятся перевертни, и плачет обнаженная девушка. Перевертни подбираются ближе, и один из серых предводителей снова протягивает лапу назад. Ему снова что-то передают, и от этого «что-то» у меня мутится сознание.

Я вижу, как под лунным светом, с заляпанной кровью фотографии улыбаются отец и мать…

– Женька! Женька! Иди домой обедать! – так меня загонял домой мамин голос.

– Женёк, подай-ка вон тот ключ и подержи вот здесь, – рокотал отцовский голос, и крепкая рука подкручивала гайку на сидении велосипеда.

– Женька, в школу проспишь! Вставай, завтрак уже остывает! – будил по утрам мамин голос.

– Придерживаешь грузило и потом отпускаешь, тогда и опарыш не сорвется, – отец показывал как забрасывать удочку.

Всё это было так недавно, а теперь… Теперь в один миг всё оборвалось. Было и нет. Эту рамочку я сделал сам на уроках труда и выжигателем написал слова «Любимые родители». Кровь успела запечься коркой, и второе слово скрылось под бурой пленкой. А они улыбаются. Такие веселые в тот день девятого мая, когда я снял их на старенькую мыльницу. Позади виднеются разноцветные шары и флаги, головы людей. Мама стояла, опустив руки, когда я попросил их встать плотнее и обняться, чтобы попали в кадр. Приобнялись, смущались как пятиклассники. И теперь их нет…

– Женька! Перестань!!! – откуда-то издалека доносится голос Вячеслава.

Сквозь густую пелену пухового одеяла до меня долетают другие звуки. Рычание, урчание, или смех? Я не разбираю. С каждым вздохом, с каждым стуком сердца я кидаюсь на прозрачную стену в надежде добраться до оскаленной морды перевертня.

Серая гора держит в крючковатых отростках фотографию моих родителей… Тех, без которых я не представлял себя. Бурая пленка на глянце… Чья она была? Отца? Матери? Я стремлюсь пробиться сквозь бронированное стекло защитного круга, а сзади меня оттаскивают железные руки. Куда ему – я перекидываюсь…

– Как она кричала, как звала тебя: «Женя, Женя!» – хохочет перевертень.

Как от надоедливой мухи я отмахиваюсь от Вячеслава. Он отлетает на несколько десятков метров и ударяется спиной о вековую ель. Хрустят ветви под тяжелым телом, но я уже не обращаю на него внимания. Моя грудь расширяется, мохнатая поросль выметывается взрывом наружу, скрывая под собой розовую кожу.

Руки удлиняются и по ним змеятся тугие веревки мускулов. На пальцах вырастают и затвердевают когти, превращаются в черные наконечники копий. Горящее лицо вытягивается вперед, зубы обращается в клыки, длинные, заостренные, способные кусать и рвать. Одежда рваными лоскутами сползает с коричневой шерсти. Из горла вырывается протяжный вой. Туча ворон взлетает с верхушек деревьев и кружится над нами, тревожно горланя. И тут перевертень использует последний козырь.

– Охотник перед смертью просипел что единственное, о чем он жалеет, это что не присунул опять вашей Людмилочке!

– У-у-убью!!!

В стену рядом со мной ударяется ещё одно тело. Огромное, лохматое, злобное. Вячеслав тоже перекидывается и теперь бьется в преграду защитного круга. Чудовищные кулачищи врезаются в невидимую стену, и я чувствую, что она начинает поддаваться! Уму непостижимо! Даже сквозь залитый яростью мозг мелькает опасение, что она не выдержит. К сожалению, эта мысль приходит не только ко мне.

– Бей! – рявкает перевертень и показывает пример, ударив с размаха в колдовскую стену.

Десяток серых оборотней словно ждут этого приказа и с визгом кидаются к защитному кругу. Лапы молотят по незримой преграде словно ледяной град по пшеничному полю. Мы стараемся добраться до них… они стараются добраться до нас… Юля плачет…

– Не-е-е на-а-адо-о-о! – звенит девичий крик, но уже поздно.

Защитный круг не выдержал…

Сотни, тысячи, миллионы невидимых осколков падают вниз, шипя и испаряясь на шкурах… Оскалы приближаются чуть ближе… Мы кидаемся на перевертня с фотографией. Мы с Вячеславом видим