– Так тебе он нравится? – спросил Монкриф.

– Нравится, – быстро ответила Кэтрин и почувствовала, что говорит искренне. – Он внушает благоговение, правда? Я пока не осмотрела все комнаты, но то, что видела, – просто великолепно. Если нам когда-нибудь надоест это крыло, мы можем переехать в восточное. А на втором этаже – чудесный зимний сад, только надо за ним лучше ухаживать.

– Мне говорили, что моя мать очень любила Балидон, – сказал Монкриф и, помолчав, добавил; – На этот раз я разрушил видение.

Кэтрин повернулась к нему лицом.

– Расскажи мне о ней.

– Я ничего не помню, – заговорил Монкриф. – Только по рассказам братьев. Они рассказывали мне, как она смеялась, говорили, что она очаровывала всех, кто с ней встречался. Колин говорил, что ее руки всегда были про хладными и пахли сиренью.

Монкриф замолчал.

– Я тоже не помню своей матери, – вздохнула Кэтрин. – Отец всегда говорил, что она была очень красива. Думаю, это правда. Но с другой стороны, обо мне он тоже это говорил. – Она улыбнулась в темноте.

– Так и есть. Да ты ведь и сама это знаешь.

Монкриф приподнялся на локте. Темное пятно его силуэта нависло над Кэтрин, но это выглядело не угрожающе, а странным образом успокаивало.

– Я не красавица, – возразила она. – Но все равно спасибо за комплимент.

– Ты смеешься? Никогда бы не подумал, что ты можешь напрашиваться на комплимент.

– Я и не напрашиваюсь.

– Твои глаза такого глубокого карего цвета, что кажутся черными. Твой нос безупречен, а губы полные и прекрасно очерчены. Даже в покое твое лицо очаровательно, а когда ты улыбаешься, оно становится воплощением красоты.

– Мою внешность нельзя даже сравнить с твоей, – смущенно возразила Кэтрин.

Монкриф рассмеялся.

– Ага! Так кто из нас льстец?

– Но ты же знаешь, как на тебя смотрят служанки! Даже повариха тебя обожает. Иначе, зачем бы она стала каждый раз посылать к тебе поднос с пирожками?

– Сомневаюсь, что они видят во мне мужчину. Просто я их господин.

Теперь засмеялась Кэтрин.

– Монкриф, ты или слишком скромен, или глуп.

– Думаю, ни то и ни другое. – Голос Монкрифа прозвучал скованно, и Кэтрин вдруг поняла, что он смущен. Таким она прежде его не знала. Эта новая черта его натуры показалась ей очень милой.

– Монкриф, оказывается, ты бываешь уязвим. Наверное, ты не любишь показывать эту сторону чужим людям?

Монкриф долго не отвечал, и Кэтрин подумала, что зашла слишком далеко. Их близость возникла так недавно, а она неосторожным словом могла ее разрушить.

– Кэтрин, я открылся перед тобой больше, чем перед любым другим человеком, – наконец заговорил Монкриф. – Странно, что ты этого не понимаешь.

Монкриф отвернулся, и это его отчуждение почему-то ранило Кэтрин. Вцепившись в край одеяла, она не могла придумать, как выразить свои чувства. Наконец нужные слова нашлись:

– Монкриф, я хочу быть твоим другом. Неужели между нами не может быть дружбы?

– Кэтрин, между нами значительно больше. Очень жаль, что ты этого не понимаешь.

– Я знаю это.

Она положила руку Монкрифу на плечо и почувствовала, как он напрягся.

– Кэтрин, не стоит дотрагиваться до меня в такой момент.

Она медленно убрала руку, объясняя себе, что не хочет искушать судьбу. И вовсе не трусость заставляла ее лежать, не двигаясь на своей половине кровати.

Когда Монкриф перевернулся на спину, Кэтрин решила, что он сейчас заговорит, но этого не произошло. Чтобы спрятать обиду, она сделала вид, что спит.

– Иногда твои груди колышутся, когда ты идешь, – вдруг произнес он.

У Кэтрин перехватило дыхание.

– Я стал поджидать таких моментов. Наверное, Мэри не всегда туго шнурует твоей корсет. Следует ее поощрить. Мне всегда хочется положить ладони на твои груди, почувствовать их округлость и теплоту. В последнее время эта мысль меня просто преследует.

У Кэтрин заколотилось сердце, но она продолжала делать вид, что спит.

– Позавчера ты надела новое платье. Все тот же унылый цвет лаванды, но вырез стал ниже. Я едва удержался, чтобы не запустить руки тебе за корсет и не попробовать, твердые ли у тебя соски.

Кэтрин не двигалась. Лишь бы только Монкриф не догадался, что она не спит и ловит каждое его слово. Так значит, он все время думает о ней, смотрит на нее? Кэтрин страшно взволновало такое открытие.

– Я не могу ничего с собой сделать, я все время вспоминаю ту ночь, когда купал тебя в ванне.

Кэтрин плотно зажмурила глаза, как будто старалась заглушить звуки его голоса. В голове вдруг вспыхнули воспоминания: жар от камина, всполохи пламени, сладкая истома от действия опия.

– Знать, что ты – моя жена, спать с тобой в одной постели, любоваться твоей красотой и не иметь возможности коснуться тебя – это настоящая пытка.

Монкриф сел и зажег свечу на столике.

– Кэтрин, ты можешь открыть глаза. Я знаю, что ты не спишь.

Она решительно распахнула веки.

– Как ты догадался?

– Тот, кто спит, не краснеет.

Кэтрин повернулась и увидела, что он уже стоит. Обнаженный. Широкие плечи, мощная грудь, длинные стройные ноги… Кэтрин снова зажмурилась, но, услышав шаги, приоткрыла глаза и увидела из-под ресниц, что Монкриф повернулся и нагнулся за халатом. О Господи, у него даже на спине мускулы!

Кэтрин прижала ладонь к губам. Она весь вечер не могла выбросить из головы образ обнаженного Монкрифа, а теперь у нее есть возможность снова его рассматривать.

– Ты никогда не надеваешь ночную рубашку?

– Нет, никогда.

– А разве полезно спать голым? – Кэтрин в жизни не видала столь хорошо сложенного мужчину.

– А разве ты никогда не спала без ночной рубашки?

Она отрицательно покачала головой.

– Может быть, стоит попробовать. – Монкриф надел халат. – Я отдал бы половину своего состояния, лишь бы узнать, о чем ты сейчас думаешь.

Его любопытство смутило Кэтрин больше, чем собственные мысли. Встретившись с мужем взглядом, она покраснела.

– Неужели я должна тебе рассказать?

– Я не властен над твоими мыслями, Кэтрин.

Не такая она дурочка, чтобы рассказать ему, что он самый красивый мужчина на свете. Кэтрин с усилием прогнала эту мысль, как знак неверности. Монкриф был выше и шире в плечах, чем ее дорогой Гарри, а уж как Гарри проигрывал в смысле мужского достоинства, не стоило и говорить.

– Я думала, что ты, должно быть, очень много двигаешься, раз у тебя такие мускулы, – наконец сказала Кэтрин, пытаясь скрыть смущение.