Я понимала, почему Кирилл так поступил, но простить его, забыв о гордости? Забыв о том, через что мне пришлось пройти из-за него? И ради чего? Чтобы мне снова сделали больно?

Нет, пусть лучше все это закончится сейчас. Пройдет несколько недель, может месяцев и все это забудется, как страшный сон. Каждый из нас будет жить собственной жизнью.

Я уверена, что поставила точку. Что моих слов достаточно, чтобы положить всему конец.

Барский однозначно не из тех, кто станет бегать за кем-то и унижаться, так что преследования с его стороны я не опасаюсь. А вот того, что меня может перемкнуть — вполне.

Даже сейчас я едва сдерживаюсь, чтобы не вытащить из кармана телефон, и не проверить от кого мне приходят сообщения. А, когда все-таки решаюсь, оказывается, что они от Влада, и меня охватывает раздражение:

Привет, прости, что так вышло.

У меня был должок перед Барским.

Ты в порядке?

Какое-то время я просто сижу и смотрю на экран, прожигая его раздраженным взглядом, а затем быстро набираю ответ, игнорируя последний вопрос:

И как, отплатил?

Я так зла, что мне даже не интересно, что это за долг такой, за который решили мной расплатиться. Меня трясет, я понимаю, что на эмоциях могу наговорить такого, что потом буду жалеть, но все равно пишу:

Не ожидала, что ты такой придурок.

Сжав губы, я прячу телефон в карман. Он вибрирует еще несколько раз, а потом замолкает.

Все, хватит с меня на сегодня сообщений. И от того, и от другого. Никого из них слышать не хочу. Достали оба.

Будь у меня подруга, я бы позвонила с ней, и может быть пригласила бы остаться у меня с ночевкой, а так… Наверное просто закажу пиццу. Все равно готовить нет никакого желания.

Квартира встречает меня тишиной. Первое время меня это угнетало, но за последние дни я уже успела к этому привыкнуть. А вот звонок в дверь, разрезающий тишину — это что-то новенькое.

Удивленно моргнув, я поворачиваюсь в сторону двери. А затем не спеша подхожу к ней и заглядываю в глазок.

Там, на лестничной площадке, стоит Барский. Такое чувство, что он поднимался на этаж пешком: весь какой-то взъерошенный и дышит тяжело. И, клянусь, хоть я и знаю, что он меня не видит, у меня такое чувство, будто он смотрит прямо на меня.

— Злата, я знаю что ты там. Открой, пожалуйста. Давай поговорим.

Я застываю на месте и почти не дышу. Я могла бы притвориться, что меня нет дома, если бы не знала, что курьер привезет пиццу через десять минут.

— Не думаю, что это хорошая идея. Я уже все сказала, — отвечаю я. Дверь все также заперта, но у меня такое чувство, будто меня от него ничего не отделяет. Дверь — незначительная преграда. Ерунда.

— Зато я нет, — кажется Кирилл и не думает сдаваться, — Может быть впустишь меня? Или и дальше будем развлекать соседей?

Я мигом представляю соседок, прилипших к дверным глазкам вместо любимых сериалов, которые идут по телевизору, и мои щеки наливаются румянцем.

Нет, развлекать я их точно не хочу. Я и без того для них главная тема для пересудов с тех пор, как погибли мои родители. Хватит с них новостей.

— Хорошо, — наконец сдаюсь я, открывая замок, и шумно сглатываю, когда он оказывается в шаге от меня, — Только не думай, что это что-то меняет, — нервно добавляю, пропуская его в квартиру.

Я просто не хочу чтобы моя личная жизнь стала очередной темой для сплетен.

Не знаю, кого я больше хочу в этом убедить: его или саму себя. Наверное обоих.

Несмотря на поганый характер, Барский никогда не был лишен обаяния, и я это прекрасно понимаю. Как и то, что вестись на него нельзя. Дам спуску — и считай все кончено. Рано или поздно я надоем ему, как и все остальные, и он избавится от меня, как от сломанной игрушки, а я еще несколько месяцев буду собирать себя по частям.

Нет уж. Больше я не буду слабой и наивной. Не позволю играть моими чувствами. Особенно Барскому. Даже если мое глупое сердце во что бы то ни стало хочет дать ему шанс.

Даже рыба не попадается дважды в одну сеть.

Мы проходим на кухню и садимся за стол. Как бы мне ни хотелось избавиться от него пошустрее, я понимаю, что Кирилл вряд ли уедет раньше курьера, а потому предлагаю ему чай, а он берет и соглашается, хотя после даже не притрагивается к чашке.

Тьфу ты, только зря пакетик на него перевела!

Я же, в отличие от него, свою чашку даже из рук не выпускаю, опасаясь, что начну нервно стучать по столу или мять салфетку, выдавая свое волнение. Пусть не думает, что может выбить меня из колеи.

— Так о чем ты хотел поговорить?

Молчание затягивается, и я не выдерживаю первая, нарушая его.

Я испытывающе смотрю на него, и вдруг понимаю, что он нервничает не меньше моего.

— Мне жаль, что я ранил тебя, и что тебе пришлось через все это пройти, но я опасался, что тот, кто за всем этим стоит, поймет, что ты все знаешь, что я предупредил тебя. Пойми, я не знал кто это, и насколько этот человек близок к нам. Лина могла пострадать. А после… Не факт, что она не принялась бы за тебя.

— Я понимаю, — спокойно отвечаю я, пусть это и непросто. С каждой минутой сохранять самообладание рядом с Кириллом было все сложнее. Он, как никто другой, умел выбить почву у меня из-под ног.

— Я знаю, почему ты так поступил, и, наверное, поступила бы так же, окажись на твоем месте. Но я не хочу проходить через это снова. Я едва собрала себя после нашего расставания, и не готова… — я делаю паузу, пытаясь перевести дыхание, собраться с мыслями, — Ты просил понять тебя, и теперь я прошу о том же. Какими бы ни были причины, ты сделал мне больно. Я могу простить тебя, но снова открыться, снова впустить в свое сердце — нет. Думаю для нас обоих будет лучше, если мы с тобой больше не будем пересекаться.

Замолчав, я перевожу взгляд на него. Кирилл пристально смотрит на меня, так, что сердце начинает биться чаще, и даже дыхание сбивается, а затем подается вперед.

— Уверена, что ты этого хочешь?

Его голос становится хриплым, и