пронзительный писк.

Николас властно поднял руку:

— Хватит! Довольно… Я не позволю больше оскорблять слух его величества! Но я еще вернусь… И мы поговорим о дне нашей свадьбы. Моему терпению нет предела!

— И жестокости тоже! — глухо произнесла пленница.

Хлопнула кованая дверь; угрожающе звякнул засов. Парлипа опустилась в кресло и вытянула перед собой ноги, которые казались ей чужими и мертвыми.

Она не знала… Она представить себе не могла, что Мило и Люба уже карабкались вверх по стене одинокой башни, цепляясь за плети дикого винограда. Все ближе и ближе к окну под самой крышей.

…На бархатной подушке с золотыми кистями, ничего не подозревая, крепко спал Мышиный король. Две летучие мыши сторожили его золотую корону.

А на втором этаже замка при свечах и жарко пылающем камине колдун Николас играл в карты со своей старухой матерью.

— Проклятая девчонка! Она ненавидит меня… — Николас бросил на стол карты и откинулся в кресле.

— Ты говоришь о той несчастной девушке, которую держишь взаперти? — спросила старуха.

— Она сама сделала себя несчастной! Согласи^ если она выйдет за меня замуж, то мгновенно ста? нет первой дамой Джоконды!

— Какой Джоконды? — вздохнула старуха, собирая карты. — Это уже не Джоконда! Я твоя мать, и я могу говорить тебе правду. Имею право! Ты, Николас, сошел с ума…

— Я заставлю ее согласиться! — упрямо пробормотал Николас. — Мы сломим ее упорство. Я добьюсь своего!

— Боюсь за тебя, Николас… — произнесла старуха. — Ты стал колдуном. Злым колдуном! А ведь я помню тебя добрым, порядочным человеком. Я не могу не любить тебя, потому что ты сын мой. Но одобрять твои поступки я не обязана…

— Да, я стал колдуном! — вскипел Николас. — Я могу и тебя превратить во что угодно!

— Ты не посмеешь этого сделать…

Николас усмехнулся:

— Хочешь, попробую? Ну, во что превратить? Говори!

— Не смей! Я запрещаю тебе… — вскричала старуха.

— Посмею! — упрямо сказал колдун.

— Я не за себя боюсь. Не за себя… Но пойми: поднявший руку на мать не может ждать прощения. Я за тебя боюсь, сын мой!

— Не бойся за меня! Я просто хочу показать тебе свою силу. Хочу доказать… Чтобы ты мной гордилась! Хочешь, я превращу тебя в бабочку? Это не так страшно… В красивую бабочку!

Старуха в ужасе попятилась:

— Сын! Я боюсь за тебя… Тебе не будет прощения!

Николас уже ничего не слышал — он колдовал-.

— В бабочку! В бабочку! Я превращу тебя в бабочку… Мама! Ты — бабочка… Бабочка! — завопил он истошным голосом и взмахнул руками перед лицом матери.

В тот же миг старуха исчезла, а бабочка, крылья которой напоминали мраморные разводы, бесшумно запорхала по комнате.

Николас молча наблюдал за беспечным полетом бабочки… Пока она не наткнулась на пламя свечи, не вспыхнула и не упала на стол. Только тогда он опомнился и устало опустился на стул, шепча как бы про себя:

— Прости, мама… Я пошутил… Теперь я сирота… Я сам сделал себя сиротой.

Слеза покатилась по щеке и исчезла, затерялась в его рыжих дремучих усах.

Хоть Николас и был колдуном, он, так же как и Мышиный король, беззаботно спавший на своей бархатной подушке, не подозревал, что в это самое время Мило и Люба уверенно приближались к своей цели.

Иногда Любе становилось страшно. Ей казалось, что она, того гляди, сорвется и разобьется у подножия башни. Ей хотелось проснуться, потому что она понимала, что все это происходит во сне, который можно прервать. Но так только казалось… Сон упрямо не прерывался. И она была благодарна ему!

Двустворчатое окно одинокой башни было уже совсем близко. Еще несколько усилий — и Люба увидит бедную Парлипа…

Дорога спасителей никогда не бывает легкой.

Мило и Люба, изнемогая от напряжения, вскарабкались на подоконник и проникли в комнату, где томилась Парлипа.

Пленница, услышав шум, не открыла глаза: она ждала любых козней и утратила способность откликаться на них.

— Что с ней? Она жива?! — воскликнул Мило, обращаясь к Любе, словно она могла ответить на этот вопрос.

Тогда пленница приоткрыла глаза… Вновь закрыла и сильно протерла руками: она не поверила тому, что увидела.

Потом тихо проговорила:

— Мило… Это ты?

— Это я! — торжествующе подтвердил он.

— Я верила, что ты вернешься… чтобы спасти меня… Я ждала тебя… Столько лет прошло!

Слезы радости двумя ручейками катились по ее бледным щекам.

— Парлипа! Дай мне обнять тебя, как прежде!

Мило бросился к своей невесте и поднял ее на руки. А когда опустил ее на пол, то заметил, что Парлипа не в состоянии двинуться. Она виновато и стыдливо взглянула на жениха, закрыла лицо руками.

— Что они с тобой сделали? — закричал Мило.

— У меня… не мои ноги, — ответила Парлипа. — Они чужие… Они деревянные.

— Ну, что же! Пусть! Ты мне и такая нужна… — Мило упал на колени, стал осыпать поцелуями ее деревянные ноги.

И тут произошло чудо! Да, чудо из чудес… Ноги ожили! Конечно, Парлипа первой почувствовала это. Она сделала несколько неуверенных шагов. Потом пошла смелее, смелее… Попробовала присесть. И это удалось ей.

Будто страшась ошибиться, она приподняла парчовый подол. И все трое увидели не мертвые, не деревянные… а живые ноги. Те самые, которые привыкли кружиться в танце!

Парлипа, словно все еще сомневаясь, сделала несколько осторожных танцевальных па. Потом закружилась уверенней… И внезапно, прервав танец, упала в объятия Мило.

— Любимый мой… Ты меня спас!

— Это чудо! Чудо! — повторял Мило, прижимая ее к сердцу.

— Нет… не чудо! — возразила ему Парлипа. — Твоя любовь оказалась сильней колдовства. Ты сказал, что я любая нужна тебе. Даже с мертвыми ногами, даже с деревянными! Ты поцеловал их — и колдовство разлетелось в прах.

Тут только Парлипа заметила Любу.

— Кто эта девочка? — спросила она. Мило подвел Любу к ней.

— Это моя маленькая, но смелая подруга, — сказал он. — Она спасла меня, вернула к жизни, и мы вместе примчались к тебе на помощь.

— Я так благодарна… вам обоим! — стесняясь и потому на миг отвернувшись в сторону, прошептала Парлипа.

Мило внезапно стал очень серьезным. Даже строгим.

— Надо немедленно выбраться отсюда! И кажется, пора надеть перстни…

Мило и Люба достали из карманов свои холодильнички. И надели волшебные кольца.

— Теперь — за мной!.. — по-военному скомандовал Мило. И подошел к двери.

— Она заперта снаружи, — предупредила Парлипа.

Мило дотронулся перстнем до дверной ручки. И где-то там, снаружи, с грохотом отвалился громоздкий засов. Дверь отворилась…

Мило кивнул… И все трое бесстрашно устремились во тьму. Некоторое время они молча продвигались вперед, держась за