Сталин, как подтверждают документы, проявлял пристальный интерес к методам пропаганды нацистов и устранения ими своих политических противников. В этом плане представляют интерес утверждения Лидии Норд — родственницы маршала М. Н. Тухачевского. Она, в частности, пересказала его суждения о Сталине: «Теперь я вижу, что он скрытый, но фанатичный поклонник Гитлера. Я не шучу. Это такая ненависть, от которой только один шаг до любви… Стоит только Гитлеру сделать шаг к Сталину, и наш вождь бросится с раскрытыми объятиями к фашистскому. Вчера, когда мы говорили частным порядком, Сталин оправдал репрессии Гитлера против евреев, сказав, что Гитлер убирает со своего пути то, что мешает ему идти к своей цели, и с точки зрения своей идеи Гитлер прав. Успехи Гитлера слишком импонируют Иосифу Виссарионовичу, и если внимательно приглядеться, то он многое копирует у фюрера».

Это важное свидетельство многое объясняет в политике и поведении Сталина по отношению к евреям, в том числе и его маниакальное стремление к физической ликвидации бывших вождей революции, часть из которых были евреями. Сталин закончил кампанию по их уничтожению летом 1940 г. убийством Троцкого. Данная акция, как свидетельствуют записи в дневнике Геббельса, вызвала радость нацистских главарей.

В беседе с главой польского эмигрантского правительства Сикорским в августе 1941 г. Сталин сказал: «Евреи плохие солдаты. Они хорошие военные врачи и военные инженеры, но солдаты плохие». Разговор носил обоюдно антисемитский характер. Сикорский, оправдываясь в затягивании военной подготовки польских солдат в СССР, пытался взвалить вину на солдат-евреев, которые якобы вместо изучения военного дела занимаются торговлей. Сталин не любил Сикорского, Сикорский ненавидел Сталина, но как антисемиты они друг друга стоили. Стенограмма беседы с Сикорским в СССР опубликована не была, но сталинские обвинения евреев в том, что они не участвуют или плохо участвуют в войне, были восприняты ближайшим окружением Сталина как сигнал к действию.

В 1991 г. в журнале «Диалог» были опубликованы материалы ряда иностранных дипломатов, в которых изложены суждения о положении на фронтах в октябре 1941 г. «Всеобщее чувство недовольства, — писал Джон Рассел о поездке из Куйбышева в Москву 26–31 октября 1941 г., — направлено большей частью против евреев и коммунистов, которых обвиняют в том, что 15 октября они, как крысы, покинули тонущий корабль, ища спасения на востоке»[67].

Илья Эренбург, занимавший в годы войны ведущее положение в советской военной пропаганде, вспоминал в мемуарах «Люди, годы, жизнь»:

«…работать, однако, стало труднее: что-то изменилось. Я это почувствовал на себе. Летом Совинформбюро попросило меня написать обращение к американским евреям о зверствах гитлеровцев, о необходимости как можно скорее разбить третий рейх. Один из помощников А. С. Щербакова (начальник Главного Политического Управления Красной армии) Кондаков забраковал мой текст, сказав, что незачем упоминать о подвигах евреев, солдат Красной армии: “Это бахвальство”. Я счел слова Кондакова далекими от того, что мы называем интернационализмом, и написал А. С. Щербакову. Александр Сергеевич меня принял в ПУРе. Разговор был длинным и тяжелым для обоих. Щербаков сказал, что Кондаков “переусердствовал” но в моей статье нужно кое-что снять — я должен понять ситуацию, “настроения русских людей” Я ответил, что русские бывали разными — Горький или Короленко рассуждали иначе, чем Пуришкевич. Щербаков рассердился, но перевел разговор на другую тему». Здесь же утверждается, что «в 1943 г. впервые появились те тучи, которые пять лет спустя нависли над нами (т. е. евреями)».

О том, что антисемитизм стал государственной политикой, свидетельствует установка Сталина в выступлении на идеологическом совещании в ЦК ВКП(б) осенью 1944 г. Он особо акцентировал внимание на том, что следует «более осторожно» подходить к назначению евреев на руководящие посты в партийном и государственном аппарате и в армии. Г. М. Маленков в своем выступлении указал на необходимость «повышения бдительности» по отношению к еврейским кадрам.

В директивном письме партийным комитетам, подписанном Маленковым, перечислялись должности, на которые назначение евреев запрещалось. Вводились ограничения по приему в высшие учебные заведения.

С 1943 г. цензоры Главного Политуправления армии начали вычеркивать еврейские фамилии из поступавших к ним текстов статей, листовок и других печатных материалов о героях-военных. В соответствующем духе были проинструктированы редакторы и цензоры всей советской печати и издательств. В последние два года войны о евреях-героях и вообще о евреях-фронтовиках упоминали все реже, а после победы практически перестали писать совсем.

Исключение представляли публикации все еще выходившей газеты «Эйникайт» (орган Еврейского антифашистского комитета), газеты «Биробиджанская звезда» («Биробиджанер штерн») и книги издательства «Дер Эмес» (почти все — на идиш). После роспуска в 1948 г. Еврейского антифашистского комитета и закрытия его издательства такие публикации были прекращены.

В 1948 г. еще вышла книга «Рассказы еврейских писателей», в которой было несколько новелл о евреях-фронтовиках. Больше подобных книг не было. Набирала силу антисемитская кампания, проводившаяся с государственным размахом под флагом борьбы с космополитизмом, и имена евреев-героев изымались из тех изданий, где они раньше были. До 1950 г. в учебнике истории СССР для десятого класса средней школы среди Героев Советского Союза был назван танкист, герой 1941 г. Соломон Горелик. В издании учебника 1951 г. его фамилию изъяли. Таким образом, официальная пропаганда всячески способствовала раздуванию мифа о том, что «евреи воевали в Ташкенте», «евреи не воевали» (или: «ни одного еврея на фронте не видел», «ни одного еврея в блокаду не видел» и т. п.).

С началом хрущевской «оттепели» положение стало понемногу меняться. В 1956 г. в Воениздате вышли записки прославленного подводника-североморца Израиля Фисановича «История “Малютки”», впервые изданные в Мурманске в 1945 г., уже после его гибели.

Однако к концу 50-х гг. государственный антисемитизм, несколько ослабевший после смерти Сталина и разоблачения «дела врачей», вновь начал набирать силу. В позорной кампании против поэта Евтушенко и его стихотворения «Бабий Яр» Хрущев додумался до того, что не пришло в голову даже антисемитам сталинской школы: обвинил евреев в предательстве («один Коган защищал Сталинград, а другой служил переводчиком у Паулюса»).

В годы брежневского режима антисионистская и антисемитская кампания приобрела совершенно гипертрофированные размеры, и одним из ее «побочных» проявлений стали попытки фальсификации истории из антисемитских побуждений. При этом использовалось несколько приемов для того, чтобы приуменьшить участие и героизм евреев в Великой Отечественной войне: умолчание о евреях-героях или об их национальности (когда национальности других упоминаемых героев указываются), фальсификация еврейской национальности (замена ее другой) или замалчивание еврейских имен (замена их инициалами либо даже изъятие). Вот несколько примеров этой недостойной «деятельности», инспирированной и направлявшейся партийными идеологами и цензорами.