Радихена широко шагнул вниз, но попал ногой в ямку и едва не упал. Солдат подхватил его, сильно вцепившись пальцами ему в плечо.

— Не надо, — дернулся Радихена. Он боялся физической боли.

По доносам и требованиям старосты его несколько раз наказывали плетьми специально приезжавшие для этого солдаты. Радихена в таких случаях всегда орал и плакал.

Солдат подтолкнул его в загривок и тычками погнал вниз, к дороге, на которой уже находилась крытая телега. Там ждали остальные, которых отправляли на север. По большей части это были молодые неженатые мужчины. Управляющий Трагвилан не без основания считал, что человек, который к тридцати годам не завел семьи, плохо подходит для работы на земле. И деревенский староста охотно поддерживал его в этом мнении.

Увидев телегу, Радихена чуть попятился.

— Это что? — спросил он растерянно.

— Телега, — буркнул староста. — Полезай.

Радихена сделал еще несколько шагов назад.

— Это что, меня продают куда-то? — спросил он с глупым видом.

— Полезай, говорят тебе! — закричал староста. — Ненавижу твою рожу!

Радихена показал ему кукиш и осторожно заглянул под навес. Ничего особенного он там не увидел и осторожно забрался в телегу. Он еще слышал, как пастух отрывисто выкликает скучным, равнодушным голосом:

— Последнего кормильца забрали! Совести у вас нет! Пожалейте сироту!

— Уже пожалели, — отвечали солдаты, отгоняя пьяного пастуха подальше от телеги.

Некоторые из сидевших в телеге неспешно переговаривались между собой — о домашних делах, о тех, кто остался дома, перебирали какие-то мелочи, оставшиеся незавершенными. Радихена угрюмо молчал.

Ветром чуть раздувало ткань, которая укрывала людей от солнечных лучей, и Радихена то и дело видел какой-нибудь обрывок пейзажа: желто-зеленые поля, ровные ряды апельсиновых деревьев и яблонь, искристые речки и босоногих женщин на берегу. А потом как-то раз ткань сорвало внезапным порывом, и на вершине горы перед Радихеной внезапно предстал величественный стройный замок, над которым громоздились белые башенные облака. Где-то там, на самом верху, обитал таинственный господин Адобекк и только тем и занимался, что разрушал жизнь Радихены, которого даже в глаза не видел.

Замок долго оставался на виду — он как будто следил за медленно удаляющейся телегой, увозящей на север нескольких ничтожных крепостных, которые больше не нужны господину Адобекку и могут быть превращены в некоторую сумму денег.

Потом, после очередного поворота дороги, вездесущий замок наконец исчез. Тогда Радихена опустил веки и больше не открывал глаз, пока не настал вечер и всех не выпустили из телеги возле старой корчмы с растрепанной соломенной крышей, низко надвинутой на стену над маленькими окнами.

Корчма стояла чуть в стороне от дороги. Ее окна были мутны как бельма на собачьих глазах, и пахло возле неё не едой, а гниющей соломой. Однако путников накормили вполне сносной густой кашей с мясом и устроили на ночлег в настоящих кроватях, а не на сеновале.

Ничью Радихена пытался найти выпивку, но в темноте случайно споткнулся о солдата и разбудил его.

Солдат, не просыпаясь, крепко ухватил беглеца за ногу.

— Стоять! — прошипел он бодрым голосом и тотчас захрипел. Радихена дернулся — его щиколотка оставалась зажатой в железных пальцах, точно в кандалах.

Радихена с трудом опустился на пол возле спящего. Освободиться от мощной хватки не удалось. Радихене было больно, голова у него раскалывалась. Обеими руками он взялся за один из солдатских пальцев и попытался разогнуть его. Солдат, не просыпаясь, точным ударом кулака попал ему в нос.

Радихена заплакал, упал рядом с охранником и неожиданно для себя заснул.

Его разбудил крик управляющего Трагвилана:

— Кто тебя просил?! Я тебе что говорил?! За что тебе платят?!

Второй голос растерянно повторял:

— Да не помню я... Он сам как-то...

Радихена пошевелился, потер виски ладонями. Пересохший язык не хотел ворочаться во рту. Он прикусил губу и вдруг почувствовал, как горит лицо.

— Посмотри, что ты натворил! — жутким, ровным тоном грозил Трагвилан. — Я вычту разницу из твоего жалованья!

— Да я правда не помню, — сказал солдат.

— Кто его теперь с такой харей возьмет? — осведомился управляющий. — Что я сообщу господину Адобекку? Контракт хочешь мне сорвать?

— А может, его в деревню вернуть? — предложил один из продаваемых крестьян, подходя поближе. Он очень хотел угодить, по голосу было слышно.

Радихена почувствовал, как его трясет.

— В деревню я его не верну, — проговорил Трагвилан. — Лучше приплачу свои, лишь бы от него избавиться.

— «Свои»! — фыркнул солдат. — Небось, из моего жалованья возьмешь.

— Небось, — не стал отпираться управляющий. — Думать надо было прежде, чем руками размахивать.

— Он сбежать хотел, — повторил солдат.

— Я выпивку искал, — сказал Радихена.

Управляющий даже не посмотрел в его сторону. Радихена ощупал себя еще раз. Нос распух, глаз подбит. Теперь полмесяца придется ходить с подушкой вместо лица. Как им удается так ловко бить, чтобы изувечить с одного удара?

— Завтрак — и в путь, — объявил Трагвилан. Настроение у него было испорчено.

И снова они потащились по дороге, все дальше и дальше на север. Нудные разговоры жужжали вокруг, как мухи, норовя проникнуть в уши. Радихена то отмахивался от них, то поневоле прислушивался. Иногда его клонило в сон, и в полусне он думал о своих прежних сновидениях и о том, что ждет его на севере.

О заводах рассказывали самое разное. Например, что всех бывших крепостных с юга отправляют в шахты, где человек живет не больше полугода, а потом погибает от истощения и отсутствия солнечного света. Или о том, что любой в состоянии выслужиться до мастера и, если повезёт, заиметь настоящий дом и накопить много денег. И даже добыть себе дворянство. Что там совсем нет женщин. Или, напротив, что там полно женщин, но ими награждают только тех, кто усердно трудится и доносит на товарищей, если те работают спустя рукава или говорят дурное: про начальство.

Если закопаться поглубже в недра матушки-земли, то можно встретить подземных карликов и завести с ними дружбу, — а уж к каким последствиям приведет такая дружба, остается лишь гадать. Да мало ли что еще говорили — от скуки и желания казаться умнее, чем есть!

На постоялом дворе управляющий положил Радихене компресс на разбитое лицо — это следовало сделать еще утром, но почему-то тогда руки ни у кого не дошли. Радихена сидел на самом краю стола, хлебал плоской ложкой пресный, но жирный бульон и думал о выпивке. Окружающее выглядело черно-серым, мутным. Голоса звучали плоско, как будто окружающее пространство утратило третье измерение. И еще ему было невыносимо скучно.