на второй план, уступая место разворачивающейся на субмарине сугубо американской драме. Шаблон, по которому построен образ Радченко, служащий лишь средством перехода к главным героям-американцам, наиболее масштабно представлен в сцене обеда. От обмена других персонажей мнениями относительно войны и бомб сценарий переходит к изображению того, как Рэмси, подкалывая Хантера, пытается выяснить его мнение о ядерной войне. Противостояние, которое приведет к открытому конфликту по поводу запуска ракет, принимает форму в тот момент, когда Рэмси вдохновенно цитирует изречение фон Клаузевица: «Война – это продолжение политики другими средствами»[204], на что Хантер отвечает ему новой интерпретацией этой цитаты, заставляющей капитана задуматься: «В мире атомного оружия истинный враг не может быть уничтожен. <…> Истинный враг – это сама война».

Схематичная поляризация Рэмси и Хантера во всех остальных их столкновениях говорит о том, что они не только являются антагонистами в отношении к ядерной агрессии, но также демонстрируют два противоположных типа американской маскулинности. Рэмси, белый, авторитарный, грубоватый человек действия средних лет, имеющий реальный боевой опыт, представляет традиционную мужественность эпохи холодной войны; молодой, черный, либеральный и культурный Хантер, характеризующийся осмотрительностью и чуткостью, – один из «“новых” людей 1990-х годов» [Jeffords 1994: 176]. Помимо обычного сопоставления мужской потенции с оружием и ракетами, фильм также предлагает в качестве символов столкновения противоположных мужских характеров сигары и жеребцов. Единственное, что у этих героев есть общего, – это выражаемый по-разному патриотизм и верность чести военно-морского флота, которую фильм любопытным обходным путем соотносит с футболом – одним из видов спорта, которые Голливуд считает необходимым включать в боевики, (пере-)определяющие американскую мужественность. Так, появляющийся сразу после первого выпуска новостей CNN и сопровождаемый зловещей музыкой красный титр «Багровый прилив» («Crimson Tide») поначалу, кажется, соотносится с опасностью, исходящей от Радченко, с гибелью и разрушением, которыми он угрожает. Тем не менее при внимательном рассмотрении становится понятно, что это название футбольной команды Университета Алабамы, увековеченное в названии субмарины. Кроме того, выясняется, что кличка джек-рассел-терьера Рэмси – Медведь – это прозвище одного из бывших тренеров футбольной команды, Пола «Медведя» Брайанта, а песня, которую моряки поют перед посадкой на субмарину, – «Roll Tide Roll» – гимн всех игр команды «Crimson Tide» [Crimson Tide Trivia IMDb]. Несмотря на ее скрытый характер, функция этой ассоциации футбола с патриотизмом в фильме более традиционна, нежели тема верховой езды, которую Хантер упоминает как свое хобби, и которая становится поводом для разногласий. Рэтхолл, памятуя о «гомосексуальных намеках фильма “Top Gun”», обнаружил, что «в словесных дуэлях Рэмси и Хантера, посвященных размеру сигар и достоинствам черных и белых жеребцов, гомоэротический подтекст если и не совсем выходит на поверхность, то поднимается по крайней мере до уровня запуска ракет» [Wrathall 1995:44]. Конечно, такой подтекст можно считать данностью, когда речь идет о соперничестве / связи двух мужчин, оказавшихся в полностью мужской среде. И роль Радченко в сюжете напоминает политическую версию того посредничества, которое в романтических драмах или комедиях представляет женщина как объект столкновения двух мужчин: Радченко точно так же частично затушевывает гораздо более сильную эмоциональную вовлеченность мужчин по отношению друг к другу. Однако окраска жеребцов имеет и более глубокое значение.

Хотя расовый признак, очевидно, представляется одним из ключевых в противопоставлении двух мужчин в фильме, он играет гораздо меньшую роль, нежели, например, такие малозаметные контрасты, как разный социальный класс и образование. Похоже, объяснение этому кроется в сценарии, где изначально не было прописано ведущей афроамериканской роли – ведь роль Хантера сперва предлагали таким актерам, как Том Круз, Брэд Питт и Энди Гарсиа [Crimson Tide Trivia IMDb]. Но Маслин только отчасти права, когда утверждает, что Дензела Вашингтона «впихнули в эту безликую роль хорошего парня, которая с тем же успехом подошла бы и Тому Крузу». После того как Вашингтон был выбран на эту роль, кто-то из команды сценаристов, вероятно, решил добавить к уже и так всеобъемлющему антагонизму Рэмси и Хантера еще и намек на расовую напряженность, тем самым придав фильму отличительную особенность, несколько продвигающую его вперед по сравнению с кинематографическими стандартами начала 1990-х годов. Так, во время своей первой встречи, которая по сути является чем-то вроде собеседования при приеме на работу, Рэмси и Хантер с энтузиазмом обсуждают интерес последнего к верховой езде – довольно привилегированное хобби – с точки зрения того, какие лошади лучше. Как и ожидалось, мужчины предпочитают разное: Хантер любит арабских жеребцов, а Рэмси хвалит липиззанцев[205]. Затем, ближе к концу фильма, когда оба на протяжении трех минут ожидают починки радио, Рэмси возвращается к этой теме, говоря, что липиззанцы имеют португальское происхождение, и вызывающе добавляет: «Знаете ли вы, что все они белые?» Выражение лица Хантера и тон, которым он отвечает на эту реплику, подтверждают наличие в вопросе Рэмси расистского намека. Помощник одерживает победу над Рэмси, дважды исправляя его заблуждение и одновременно умудряясь остаться в русле все того же расового подтекста: сами лошади родом из Испании, и все они рождаются темными, становясь белыми только с возрастом. В их последнем диалоге (после суда) Рэмси открыто признается, что был неправ – как может показаться, в отношении ракет. Но затем он добавляет: «Я говорю о лошадях – они действительно из Испании». Мало того, что такой человек, как Рэмси, только таким образом и может признать свою ошибку, но его ответ также завершает фильм подтверждением образованности и силы личности чернокожего – даже несмотря на то, что Рэмси не вспоминает здесь о цвете жеребцов.

Таким образом, тот факт, что победа Хантера выглядит как победа черного героя над белым супрематистом, дает «Багровому приливу» дополнительное измерение, которое, по мнению Сьюзен Джеффордс, отсутствовало в первых фильмах десятилетия, в том числе тех, которые непосредственно касались гражданских прав. Как она отмечает,

исторически <…> в доминирующих культурах США мужественность определяется через белое мужское тело и противопоставляется мужскому телу, имеющему явный расовый оттенок. Боевики 1980-х годов подтверждают эти предположения своими характеристиками героизма, индивидуализма и физической целостности как сосредоточенных в белом теле. И хотя фильмы 1991 года отвергают многие характеристики такого тела – его склонность к насилию, его обособленность, его отсутствие эмоций и его внешность[206] – они все же не оспаривают ни белизны этого тела, ни необходимых ему особенностей внешности [Jeffords 1994: 148].

В то время как, по мнению Джеффордс, некоторые фильмы 1991 года «утверждают, что если человечеству вообще суждено будущее, то оно заключено в сердцах белых людей» [Jeffords 1994: 177], «Багровый прилив» защищает будущее человечества силой сердца