— Ну и уродец, — сказала Инги. И прежде, чем Джинган успел ее остановить, свернула прыгуну шею и выкинула труп в заросли колючек.

— Зачем?!

— Зато смотри, остальные уродцы наконец от нас отстали!

В самом деле, мелкие твари расправили крылья и улетели, словно их ветром сдуло.

Джинган покачал головой. Некоторое время он внимательно поглядывал по сторонам. Но твари не возвращались, и понемногу он успокоился. Напрасно. Когда они проходили узким ущельем, разрезавшим пополам огромный холм, почва вдруг неприятно завибрировала у них под ногами, и огромный камень с гулом покатился прямо на них с вершины. Джинган, погруженный в раздумья, едва успел вскинуть руку и бросить заклинание. Камень взорвался и превратился в колоссальную тучу пыли, которая и обрушилась прямо ему на голову. Глаз Демона так обозлился, что спалил огненной волной целую свору прыгунов, которые радостно кинулись к ним со склонов, надеясь на поживу, а вместе с ними — всю растительность на холме и собственные рукава. Инги так хохотала, что чуть не разделила судьбу прыгунов.

Но вскоре злость Джингана возросла многократно: обогнув очередной холм, они вышли прямо к подножию полуразрушенной башни, от которой пытались уйти весь день. Сложенная из каменных блоков древняя постройка с черной аркой входа и зубчатой стеной поверху выглядела как самое натуральное обиталище демонов.

— Ничего не поделаешь, будем ночевать тут! — сердито сказал Джинган. — Всё лучше, чем блуждать в темноте по незнакомым местам. Инги, ночью от меня ни на шаг!

— Знаешь, мне кажется, она неопасна, — сказала Инги, задирая голову. — Я не чувствую угрозы. Призрак же сказал — это всего лишь сторожевая башня. Можно я слазаю внутрь?

— Нет! — рявкнул Джинган. — Не для того я тащил тебя в такую даль, чтобы потерять в первый же день!

— Ладно, слазаю завтра утром.

— Давай сначала доживем до утра, ладно?

Солнце ушло за холмы, и на Проклятые земли мгновенно опустилась тьма. Джинган загнал призрака внутрь кольца и тщательно заколдовал место ночлега. Несмотря на заверения Инги, башня по-прежнему ему не нравилась.

— Я чувствую там враждебную магию, — буркнул он. — И не спорь со мной.

— Ты сегодня колючий, как твой фальшивый ёж-магхар, — поддела его Инги, заворачиваясь в одеяло. — Что тебя гнетет? Неужели до сих пор переживаешь из-за того камня? Так рукава можно подвернуть…

— Да при чем тут камень?! Я думаю совсем о другом…

— О башне?

— О словах того отшельника в Долине мертвых, — признался маг. — Он сказал, что в Лунных горах мне искать нечего.

— И что?

— Он сказал — не «вам», а «мне». Что он имел в виду? Что там нет того, что я ищу? Или что мне не удастся это найти? Или… что мне не удастся этим воспользоваться?

Инги зевнула.

— Да старик просто избавиться от тебя хотел.

— Нет, он говорил не просто так. Я это чувствовал. Ох, не нравится мне все это! Отшельник говорит странные вещи… Хуссог говорит странные вещи… Башня эта… Всё с самого начала идет неправильно!

— Разве? — удивилась Инги. — А мне, наоборот, начинает нравиться. Давно я так не веселилась! Может, расскажешь наконец, что мы ищем?

Но Джинган уже опомнился — и больше ничего не сказал.

Ночью небо усыпали бесчисленные звезды, сказочно яркие в прозрачном сухом воздухе. Стоял холод, какой бывает в Аркисе только поздней осенью. По песку невидимками шныряли пауки и ящерицы. И не только. В темноте то и дело вспыхивали чьи-то желтые глаза, холодные и алчные. Дважды из-за холмов доносился далекий жутковатый вой. Но к погасшему костру никто не приближался — мешал защитный круг чар, наложенных Джинганом. Магу не спалось. Он ворочался с боку на бок, косился на башню, проверял чары, слушал успокаивающее сопение тунгров и снова мысленно повторял слова отшельника, пытаясь понять его намек. Инги безмятежно спала рядом, закутавшись в одеяло с головой.

Ей снился сон.

…Влажная жара, тяжелая, изматывающая духота. Взглянешь вверх — пышные сине-зеленые кроны застилают небо. Внизу сумрак, как на дне морском. Приторно-сладко пахнут цветы, яркими вспышками проносятся медовницы над гнилыми листьями. В перегное ползают разноцветные черви, пробегают мохнатые пауки. Под ногами чавкает красноватая грязь. Высоченные деревья, обросшие ярко-синими и бурыми лишайниками, оплетают колючие лианы. Множество звуков — не то их издают ящерицы, не то — лягушки, не то — обезьяны, а может, все вместе. Заходит солнце, но звуки не смолкают, а меняются, становятся угрожающими. Между черными стволами мелькают тени хищников…

Инги скользит через лес, легкая, словно тень. Ей хорошо и спокойно. Она знает: это ее родной лес. Она здесь дома.

Вот что-то мелькнуло среди деревьев, в свете луны. Белоснежный мрамор облицовки, золоченые зубцы… Это башня, похожая на рукотворный термитник. Ее пропорции искажены, линии кажутся неестественно ломаными, но Инги это даже нравится. Башня похожа на древний сон, который видит этот сырой, полный жизни и смерти лес. Ее роскошное уродство, непонятное уму и отталкивающее для глаз, всё же чем-то завораживает. Сторожевая башня — ведьма, которая черной магией зачаровывает мужчину, а потом губит его себе на забаву.

Инги выходит из леса и вступает на каменные плиты ведущей к башне дороги. Дорога приводит к великолепным резным воротам, запирающим арку входа. Ни единого огонька в башне, ни единого человека вокруг. Кажется, что башня охраняет себя сама.

Внезапно обе створки ворот беззвучно расходятся в стороны. Из темноты выступает стройный юноша. Он стоит и ждет. Луна серебрит его волосы. Инги спотыкается, у нее перехватывает дыхание. Это же Аскель! Он не забыл ее!

Невероятная, восторженная любовь охватывает Инги. Ей кажется, что она сейчас умрет от счастья. Ах, она отдала бы жизнь прямо сейчас или убила бы кого угодно ради него — только намекни! На подгибающихся от волнения ногах Инги спешит к арке… Она уже видит улыбку на лице юноши, видит, как он зовет ее… И тут понимает: это не Аскель, это кто-то другой — хоть и похожий на него, словно брат. У него смуглая кожа и зеленые глаза, и одет он как южанин.

Но вот чудо! Любовь Инги не уменьшается, а только растет, поглощая ее без остатка, раскрываясь все новыми гранями. Восхищение, преданность, слепая вера, полная покорность — не унижающая, но делающая сильнее. Юноша у ворот почему-то страшен ей и одновременно — вдесятеро сильнее любим. Инги вдруг понимает, о чем говорил ей Торд когда-то давно в Вагаровых горах. Именно так воин должен любить своего господина. Колени Инги подламываются, и она падает ниц.

«Мугаисса!» — произносят ее губы непонятное слово.

«Иди сюда!» — ласково отвечает ей юноша.

Восторг Инги становится нестерпимым…

И она просыпается.

Ночь прошла спокойно. Утро принесло с собой тепло и раскрасило холмы всеми оттенками розового и рыжего. Джинган тер опухшие от бессонницы глаза, но настроен был куда более благодушно, чем накануне. Он даже не стал спорить с Инги, когда она решила забраться в башню.