Мысли путались.

Как-то в молодости он решил разузнать, откуда взялось его отвратительное имя. Оно появилось в тринадцатом веке, когда великий датский историк Сакс Грамматик записал латиницей датское слово «виг», означавшее «бой», и дал его одному из людей конунга Рольфа Краке.

«Вигго, правая рука Краке», — сбивчиво думал Нурландер, когда дверь открылась и вошел мужчина с волосами, забранными в хвостик, в тренировочном костюме; он сел за стол в паре метров перед ним. Несколько секунд Нурландер стоял неподвижно, как будто привыкая, что теперь он в комнате не один.

Затем выскочил из своей засады, схватил человека за голову и ударил ее о стол.

Один, два, три, четыре раза.

Затем он крепко ухватил человека за волосы, вдавил дуло пистолета ему в ухо и прошептал:

— Малыш Стрёмстедт, у тебя есть две секунды, чтобы назвать твои русские контакты. Или я тебя сейчас тихо прикончу. Раз. Два.

— Стойте, стойте, стойте! — завопил человек. — Кто вы?

— Три, — проговорил Нурландер и нажал на курок.

Раздался щелчок.

— Следующим будет выстрел, — сказал Нурландер. — Быстрей, черт возьми!

Человек обмяк в его руках, словно желе. Темная душонка сотрясалась от страха. Увидев это, разгоряченный Нурландер выпалил:

— Партия шестидесятипроцентной эстонской водки из Ливико, прибывшая морем лично для Малыша Стрёмстедта, была конфискована таможней несколько месяцев назад. Кто послал ее тебе?

— Я только посредник! — дрожал Малыш Стрёмстедт. — Черт подери, я рассказал все! Я ничего не знаю!

— Сейчас на кону совсем другое. Так что жалобы на грубое обращение со стороны полиции можешь сразу выбросить в урну. Ясно? Дело чрезвычайной важности. Оно касается безопасности государства. Выкладывай все, что знаешь. Прямо сейчас. Пуля ждать не будет.

— Кто ты, черт раздери?

Нурландер выстрелил, маленький компьютер Стрёмстедта разлетелся вдребезги.

— Дьявол! — завопил тот и развернулся. Нурландер, в свою очередь, тоже развернулся, не отпуская волос. Малыш Стрёмстедт заорал как резаный.

— Игорь и Игорь! — орал он. — Это все, что я знаю. Они сами мне все привозят.

— Так, значит, Игорь и Игорь — это твои контакты с русской мафией? Так?

— Да, да, да! Это все, что я знаю!

— Меня не проведешь, — сказал Нурландер. — Ты говоришь по-русски. Ты знаешь, о чем Игорь и Игорь между собой разговаривают. Выкладывай!

Нурландер опустил пистолет, направив его дуло прямо в руку Стремстедта, лежащую на столе.

— И побольше подробностей, пожалуйста, — попросил он.

Пуля прошла между средним и безымянным пальцем, опалив кожу. Малыш Стрёмстедт снова завопил.

— Готландцы! — проревел он.

— Продолжай, — сказал Норланд и передвинул пистолет выше, целясь в ладонь.

— Черномазые контрабандисты с Готланда! Они из той же банды! Ничего больше не знаю, клянусь! Они говорили о Готланде и о том, какие там нерасторопные парни.

Вигго Нурландер приподнял мужчину за волосы, защелкнул наручники у него за спиной, затолкал в ближайший шкаф, забаррикадировал его и ушел. Закрывая дверь, он слышал доносящиеся из шкафа проклятия.

Вроде бы финско-шведский, подумал он.

«Защелка», — думал Нурландер, давя на педаль газа и выезжая из Фрихамнена; Хультин распорядился по мобильному телефону, чтобы он ехал прямо в аэропорт Арланда.

Защелка была слабой.

Теперь, черт возьми, он будет опасен.

Сорокавосьмилетний Вигго Нурландер был разведенным и бездетным. End of story.[36]Лысина у него на макушке уже давно приобрела окончательную форму; в отличие от его живота, который все еще продолжал расти. Он был не просто толстым, а очень толстым.

В его послужном списке не было никаких порочащих сведений. Как, впрочем, и никаких подвигов. Он всегда был образцовым, хотя и не всегда достаточно активным полицейским, который руководствуется двумя вещами: справочником полицейского и сводом законов. Он всегда верил в законные методы, в медленно крутящуюся мельницу правосудия, а также в то, что существующее общество следует защищать.

Его жизнь давно устоялась и приобрела, подобно лысине, законченную форму. В ее основании лежала осознанная система приоритетов. Она отражала самую суть характера Нурландера, главным для которого были законность, правильность и ясность. Он всегда верил, что люди в большинстве своем похожи на него, что они усердно работают, не берут лишних больничных, безропотно платят налоги, следуют общим правилам и имеют склонность к полноте.

Все остальные относились к нарушителям, и их следовало ловить и изолировать.

В его мире законопослушные граждане тоже интуитивно распознавали правонарушителей и, само собой разумеется, ценили усилия Нурландера, направленные на то, чтобы призвать отступников к порядку.

С чем бы он ни встречался в своей повседневной полицейской работе, ему всегда удавалось сохранять ясные, четкие ориентиры. Он всегда был доволен собой лично и полицией в целом. Все шло, несмотря на случайные взлеты и падения, в правильном направлении и правильным темпом, в общем и целом радуя его: прирост, успех, развитие. Правильная динамика стабильно развивающегося общества.

Он был спокойным человеком.

Он никогда не стал бы совать руку туда, где стена только что дала трещину и уж тем более — разошлась.

И даже под пыткой он никогда не признал бы наличие этой самой трещины, ибо ее не существовало в мире его представлений.

Однако в его нынешнем мире она появилась. Когда он ехал утром в Висбю вдоль окружающей город древней стены, его доверие к миру все еще было при нем. Он привык к этому доверию. Оно было следом прежней жизни. То, что он сделал, и то, что собирался сделать, было необходимо. Больше никаких нераскрытых убийств, подобных убийству Пальме. «Закон и безопасность, — думал он. — Доверие. Ответственность общества. Даггфельдт, Странд-Юлен, Карлбергер. Этого достаточно. Я прослежу». Он защищал самое важное. Хотя и не до конца понимал, что именно. Поблуждав по почти пустынным улицам Висбю, который был окружен какой-то средиземноморской утренней солнечной дымкой точно так же, как и старинной крепостной стеной, Нурландер прибыл в отделение полиции. Часы показывали половину восьмого утра седьмого апреля.

Из отделения его направили в тюрьму предварительного заключения. Там его встретил охранник его возраста. Они сразу признали друг в друге настоящих полицейских. С большой и шведской буквы П.

— Нурландер, — представился Нурландер.

— Ёнсон, — ответил тот на своеобразной смеси сконского и готландского наречий. — Вильхельм Ёнсон. Мы ждали вас. Пешков будет в вашем распоряжении по первому требованию.