Даже стоять на этом мосту – и то было необычно. В любом другом месте нам пришлось бы уворачиваться от бесчисленных экипажей. Но на Пон-Нёфе по краям были устроены приподнятые платформы, называемые allées, которые предназначались только для пешеходов. Похоже, это произвело впечатление даже на Тома.

Конечно, толкаться всё равно приходилось: allées были заполонены прохожими. Но и толпа здесь выглядела не так, как везде. На Пон-Нёфе крестьяне и рабочий люд ходили рядом с аристократами. Некоторые дворяне носили маски, а некоторые обходились без них. Казалось, здесь никому не было никакого дела до статусов. Пон-Нёф больше напоминал ярмарочную площадь, нежели мост.

Между тем мы ведь пришли сюда не просто так. Пробившись сквозь толпу, мы оказались на середине моста и здесь нашли бронзового короля – конную статую Генриха IV, деда Людовика, который построил Пон-Нёф.

Статуя стояла на выгнутой каменной платформе, окружённой оградкой из кованого железа. Бронзовый король величаво восседал на мускулистой боевой лошади. И все вокруг, казалось, относились к статуе с большим почтением… кроме Бриджит. Она слетела с небес, уселась королю на голову и принялась чистить пёрышки.

– Итак, здесь сожгли Жака де Моле, – сказал я.

– Что будем делать теперь? – спросил Том.

Я толком не знал – и огляделся вокруг. С западной стороны открывался отличный вид на Сену. На севере виднелся Лувр. На востоке раскинулась треугольная площадь Дофина с дорогими магазинами; здесь продавали свои товары ювелиры, златокузнецы, торговцы шёлком и иже с ними. За площадью, в отдалении, вздымались башни и шпиль собора Нотр-Дам.

Я немного поразмыслил. Потом вынул стихотворение и вновь прочёл первую строфу:

– Так… – сказал я. – Давайте воссоздадим казнь Жаке де Моле. Том, ты будешь де Моле. Встань перед статуей.

Том напыжился.

– Я тамплиер! – гордо возгласил он… и вдруг замер. – Погоди-ка. Ты ведь не собираешься взаправду меня поджечь?

– Конечно, нет. С чего вообще такой вопрос?

– Не строй из себя оскорблённую невинность. Не сказать, чтобы раньше такого не случалось, а?

– Только один раз, – возразил я.

– Два, – сказал он.

– Ничего не дв… – Потом я вспомнил. – О… верно.

– Вот видишь? – пожаловался Том, обернувшись Салли.

– Будь честным до конца, – сказал я. – Тебя я не поджигал. Только твои штаны.

Том скептически посмотрел на меня:

– А ты в курсе, что у меня в штанах?

– К сожалению.

– Тогда ты отлично понимаешь: я не хочу, чтобы оно сгорело, – буркнул Том. – Я устал от этой дурацкой страны. Тут все только и метят мне между ног. Сначала шпага. Потом гадюка. Потом ещё оса…

– Асписная гадюка, – поправил я.

– Да какая разница! У неё были клыки. – Он ткнул пальцем в мою сторону. – Я тебя предупредил! Если ты хоть подумаешь разжечь огонь, я кину тебя в… Как называется эта река?

– Сена, – сказала Салли.

– Кину тебя в Сену.

Теперь я начал терять терпение.

– Я ведь уже сказал, что не буду! Знаешь что? Забудь об этом. Ты не будешь тамплиером. Мы лучше сожжём Салли.

Она приподняла брови, но встала перед статуей.

– Хорошо. – Я сделал глубокий вдох. – Ты – Жак де Моле, двадцать третий и последний магистр ордена тамплиеров. Тебя только что привязали к столбу…

– Подожди. Я смотрю не в ту сторону. – Салли сместилась. – Марин сказал, что я стою лицом к востоку.

– Хорошо, хорошо. Ладно, мы зажигаем костёр.

– Ой! – пискнула Салли. – Огонь такой горячий! Я боюсь, он испортит мне платье. Ой-ой-ой!

Том зааплодировал:

– Отличное представление. Я прямо чувствую пламя.

Салли сделала реверанс.

А я окончательно вышел из себя:

– Вы двое можете вести себя посерьёзнее?!

Они захихикали.

– Вообще-то я пытаюсь остановить убийцу! – буркнул я.

– Разыгрывая спектакль на мосту? – сказал Том.

– Ставя эксперимент. Мастер Бенедикт учил, что так надо делать, если не знаешь правильного ответа. Ты пробуешь то и сё, пока дело не пойдёт на лад.

– Ладно-ладно, – примирительно сказала Салли. – Но что именно мы пытаемся выяснить?

– Значение этой строчки из стихотворения. «Суров был судьбы приговор».

– Мы и так знаем судьбу де Моле, – заметил Том. – Его сожгли заживо. И поскольку он разозлил короля, я бы сказал, что приговор был закономерный.

– Едва ли дело в этом. Тут нужно разобраться. Смотри, дальше говорится о тропе, которая легла под ноги. Значит, первая строфа должна как-то указать нам тропу. И это каким-то образом связано с судьбой де Моле.

– Но его судьба состояла в том, что он умер.

– А что случилось потом?

– С его костями? – спросила Салли. – Или с душой?

Я замер. До сих пор я как-то не принимал в расчёт его душу. Хотя, разумеется, следовало бы. Окончательная судьба человека определяется тем, куда попадает его душа… А Жак де Моле? Он отправился в рай или в ад?

– Откуда нам знать? – спросил Том.

– Думаю, это зависит от того, делал ли он добро или зло, – сказал я. – Если обвинения против него были ложными, тогда, наверное, он попал на небеса.

Салли кивнула.

– Моле призвал гнев Божий на короля и папу, и они умерли. Вдобавок, когда его привязывали к столбу, он попросил, чтобы ему позволили в последний раз взглянуть на Нотр-Дам. Это не похоже на человека, который посвятил жизнь служению дьяволу.

– Да, не похоже. Значит…

Я осёкся на полуслове.

Последняя просьба де Моле… Его судьба. Его душа на небесах. Этот человек умер триста пятьдесят лет назад. С тех пор город очень изменился – сдвинулся, расширился. Современный Париж был бы неузнаваем для последнего магистра. Этот самый мост, на котором мы сейчас стояли, лучшее тому доказательство. Но некоторые вещи остались прежними. Сена всё ещё текла. Лувр всё ещё стоял. И самое святое место во Франции по-прежнему возвышалось над ними всеми.

Я моргнул.

– Похоже, сам де Моле указывает нам тропу. И кажется, путь ведёт в Нотр-Дам.

Он был бесподобен.

Я стоял зачарованный дивным зрелищем, которое являл собою Нотр-Дам.

Мы остановились перед западным входом. Над нами возносились вверх на сотни футов две башни-колокольни, пронзая небо над двускатной крышей цвета свинца. Фасад украшало витражное окно в форме розы и статуи ангелов, окружающие Спасителя и Богородицу. Под ними стояли десятки святых, вырезанных в камне над тремя тяжёлыми дубовыми дверьми, обитыми железом. Двери, утопленные в арки, сами были окружены замысловатыми фигурами: слева Мария, справа святая Анна, а в центре – Страшный Суд.