– Нет, Сереж, не так. Не перебивай меня, пожалуйста, я и сама собьюсь. Просто я выпила слишком много шампанского, а ты же знаешь, когда я выпью, меня в жар бросает. Вот я и вышла на балкон…

– А он уже стоял там, заранее подготовив пиджак, дабы добрая начальница не заболела! Да ты же практически отдавалась ему на той фотографии! Пусть не физически, но фигурально. Ты этого хотела, ты готова была к этому! Это был лишь вопрос времени: в прошлом, настоящем или в будущем, но ты отдавалась ему глазами!

Ирина поморщилась. Не брезгливо, а словно ей больно было слышать его слова:

– Перестань, пожалуйста. Не надо так, это неправда…

Сергей разошелся не на шутку:

– Неправда? А что тогда правда? Надеюсь, ты не будешь отрицать, что и после развода не прекратила с ним отношений? Да и зачем, ведь как раз после развода ты стала свободной женщиной, и тебя уже никто не смог бы упрекнуть в распутстве. В растлении малолетних – да, но не в распутстве! А потом вдруг ты вспомнила о семье. О бывшей семье. Что так, мальчик наигрался в любовь и бросил тетеньку? Надеюсь, не у самого алтаря? Я вроде слышал, что ты за него замуж собиралась. Или уже нет? Конечно нет, коль уж сосунок себе другую нашел, постарше – ты для него слишком молоденькая, зеленая совсем, ему ведь надо, чтобы непременно одной ногой в могиле. И вот тогда начались звонки по ночам, эротическое сопение в трубку. А теперь, услышав посторонний женский голос, испугалась, что можешь потерять нас насовсем. Да только ты нас уже потеряла! Прекрати звонить! Ты для нас умерла! Тебя больше нет!

От его тирады Ира дернулась, как от пощечины. Ложь, это же все ложь! Да и какие звонки? А голос? Неужели?… Нет, нельзя сейчас задавать ему этот вопрос, она не имеет права, она ведь бывшая жена. Господи, какое же это страшное слово: «бывшая»! Миленький, родненький, как же ты не понимаешь, что этого не может быть, не должно быть!

– Звонки? О каких звонках ты говоришь? Я позвонила лишь однажды – поздравить Маришку с днем рождения…

– Ага, конечно. Я и не сомневался. Зато с остальным ты согласна безоговорочно.

– Нет, Сережа, не согласна. Это все ложь. Я до сих пор тебе верна.

Про себя добавила: почти. Но ведь черта еще не преодолена, она еще по ту сторону, где находится порядочность и непорочность. Почти, опять же почти!

– Прекрати, – злобно зашептал Сергей. Пожалуй, таким разъяренным Ира его никогда раньше не видела. – Не смей фиглярствовать! Если для тебя верность – пустой звук, не оскорбляй чувства людей, которые верили тебе, которые любили. Не заставляй меня ненавидеть тебя. Хотя ты этого уже почти добилась. Прощай.

Резко встал из-за столика и пошел прочь. На круглой пластиковой столешнице плескалось недопитое пиво в высоком прозрачном стакане. А Ира аккуратненько, чтобы окружающие не заметили, длинным ноготком убирала готовые скользнуть по щекам соленые капельки горя…

Сергей был взбешен. Где были его глаза? Как же он раньше не замечал ее насквозь лживой натуры? Дрянь, притворщица! Наглая, бессовестная дрянь…

Именно в этот вечер он принял то нелегкое решение, от которого отказывался до сих пор в призрачной надежде возврата к прошлому. Маришка уехала к подружке на дачу до самого папиного отпуска, когда они по давно заведенной традиции должны были отправиться в Ялту. Но Сергей не остался в гордом одиночестве – рядом с ним теперь была Женька.

* * *

– Понимаете, я даже тогда не смогла объяснить ему, почему все три года ходила на новогодние вечеринки без него. Я всегда считала это такой ерундой, такой откровенной мелочью, не стоившей выеденного яйца, что никогда не задумывалась о реакции Сергея, если бы ему вдруг стало известно о моей маленькой неправде. Да собственно, я это и ложью не считала. Так, просто не сказанная правда. Я не хотела, чтобы между нами легла принадлежность к разным социальным категориям: я – ярко выраженный белый воротничок, он – традиционный представитель рабочего класса. Я любила его таким, каким знала. Не любила, люблю, – поправилась Ирина. – Вот такая дурочка – любила, но стеснялась. Господи, если бы я только могла знать, к чему, к каким жутким последствиям это может привести!

Ирина в очередной раз замолчала. Однако пауза долго не продолжилась. Ей словно пришла в голову какая-то мысль. Она схватила книгу, до сих пор сиротливо лежащую у нее на коленях, настойчиво продемонстрировала ее собеседнице:

– Читали? «Спроси у зеркала», – ухмыльнулась сама себе. – Хорошее название, как про меня. Спроси у зеркала – что ты есть на самом деле. Нет, я не про название. Вы вообще читали этого автора, Тамару Никольскую? Вот бы мне ее встретить! Ей бы эту историю рассказать. Пускай напишет, пускай все знают, какая я дура! Нет, не так. Пускай знают, что нельзя быть дурами, пусть знают, к чему могут привести такие, казалось бы, мелочи! И операция эта дурацкая, и стыдливость за профессию мужа. А доктор-то как оказался прав! Ведь предупреждал, предупреждал меня, дурочку: будь осторожна, есть у искусственного омолаживания побочный эффект! Нет же, приняла его слова за попытку выпотрошить из меня побольше денежных знаков. И ведь все правильно сказал: женщина чувствует себя моложе, и не знает, что с этим делать. Она ведь уже разучилась быть молодой, она уже мыслит по-другому. Возникает диссонанс между внешним видом, самоощущением и поведением. Вот он, побочный эффект! Пропади она пропадом, та операция…

* * *

В правильности выбора Ира уверена не была, но на приглашение Черкасова о совместном отпуске все-таки ответила согласием. Вадим звал в Ялту, чем-то она ему была памятна. Но и для Иры Ялта не пустой звук, ведь много лет вторую половину июля чета Русаковых неизменно проводила именно там. Ялта – это семья, это Сергей и Маришка, это традиция. В конце концов, это счастье. Нельзя путать счастье и его суррогат. А поэтому вместо Ялты они с Черкасовым отправились в Испанию.

И был отпуск, и была Таррагона, и было море. Было предложение руки и сердца в самый последний день отпуска, на пляже, у самых-самых волн, лижущих их голые ступни. Но, вопреки ожиданиям Черкасова, не смогла Ирина принять предложение, не смогла надеть колечко с маленьким бриллиантиком. Не смогла…

В первый же день после отпуска в Ирин кабинет ворвалась Лариска. Подбежала к столу и давай теребить лежащие на нем бумажки, изображая раскаяние:

– Ирочка, миленькая, прости меня! Сама не знаю, как это получилось. Черт попутал, не иначе. Ты же моя единственная подруга, я же тебя люблю. Это он, он виноват! Он столько лет приставал ко мне со своими грязными предложениями…

Ира хотела было выставить посетительницу вон, ведь прекрасно знала цену всем ее штучкам. Но любопытство в очередной раз взяло верх: о ком это она? Кто это к ней грязно приставал? И она позволила предательнице продолжить.

– Я сначала стеснялась тебе сказать, не хотела, чтобы вы из-за меня поссорились. А потом… не устояла. Ну что мне было делать, Ир? Я же живая, мне же тоже счастья хочется! А на меня никто и не смотрит. Да даже если бы и глянул кто, куда мне его привести? В крошечную квартирку, провонявшуюся больной мамашкой? Трахаться практически на ее глазах? А Серега был так настойчив… Я однажды в субботу пришла, как раз незадолго до Нового года, а ты еще с базара не вернулась. Маришка, как всегда, у бабушки по субботам… В общем, я сначала сопротивлялась, а потом… Ну кричи на меня, ругайся! Да, знаю, виновата! Ну не смогла я ему сопротивляться, я же живая!