В палату вдруг вошел дядя Вася. Заметив меня, он не знал, что сказать Марусе; как раз вернулась девочка. Она принесла наклеенную на картонку дешевую бумажную икону из церковной лавки. Девочка подходила к каждой койке и давала поцеловать эту икону — и Маруся, и дядя Вася приложились; самому последнему она поднесла мне. Я увидел, что руки Божьей Матери, которые держат Младенца, вымазаны моим шоколадом, и я, растрогавшись, тоже поцеловал.

Когда девочка убежала, Маруся что-то прошептала на ухо дяде Васе, и я догадался — что; затем она показала на меня.

— Это он — папа!

Дядя Вася оглянулся, а я опустил глаза.

— Как я устала, — вздохнула Маруся и легла в постель. — Мне нельзя так радоваться и волноваться. Как я счастлива!

Улыбаясь, она заснула. Я вышел из палаты вслед за дядей Васей и опомнился на лестничной площадке, когда за нами захлопнули железную дверь и повернули в ней ключом. Мы стали спускаться по лестнице вниз.

— Она выдумала, — сказал я дяде Васе про Марусю. — У меня с ней ничего не было.

И тут я улыбнулся. Не знаю, что обо мне подумал дядя, глядя на мою улыбку до ушей, но я не мог сдержать ее. Навстречу, поднимаясь по лестнице, медсестра несет младенца. Это вот так совпало — мало ли детей в больнице, однако в голове у меня что-то поехало, перевернулось ; чувствую — и я схожу с ума, и, глядя на меня, медсестра показала на ребенка:

— Это — твой?

Я выбежал за дядей Васей на больничный двор, и у меня мороз по коже, когда дядя закрыл рукой одно ухо и запел. Вокруг уже темнотища, за воротами ярко горят свечи под стеклянными колпаками с цветами. Не зря старухи здесь сидят — кто идет в родильное отделение, обязательно покупает цветы. И я вздохнул: как хорошо, что не купил Марусе цветы, а потом подумал: может, и зря, надо было ей купить их…

Из дому папа выходил очень редко после похорон мамы, обычно лежал на кровати или сидел на стульчике, а когда приезжал Костя, говорил ему: иди, возьми чего-нибудь в шкафчике и поешь, но сегодня на папиной кровати постелено было другое покрывало. Костя сразу догадался, что папа умер, а старший брат Гришка не сказал: возьми и поешь, — когда появилась какая-то женщина в мамином платье.

— Что у тебя, Варька, на лице, — показал ей братец. — Иди помойся.

Лицо у нее было чистое, но зеркало вчера разбили, и Варька не могла посмотреться, а умывальник висел во дворе на заборе, и, когда она вышла, братец достал из-за шкафчика бутылку, налил одному себе и выпил. Костя вспомнил, что мама не раз говорила: вот я умру — и всем вам будет плохо, — и он подумал сейчас — она и представить не могла, как будет.

Костя еще раз захотел увидеть мамино платье и вышел вслед за Варькой, но ее во дворе уже не было, а на заборе умывальник не висел. Этой ночью его украли, и Варька пошла умываться на речку. Костя огляделся, и у него заболело сердце, когда узнавал каждую доску на заборе; однако после того, как умер папа, они почернели и поросли мхом. Подмечая все это, когда сердце кровью обливалось, Костя на речку не пошел за маминым платьем и отправился на кладбище.

Пройдя в распахнутые ворота, он сразу не мог сообразить, куда попал, и остановился, не веря глазам. Кладбище находилось в сосновом лесу, но деревья теперь спилили, и у Кости закружилась голова, а может, он сегодня не завтракал и не обедал. Когда все неузнаваемо изменилось, он не смог отыскать родные могилы и, отчаявшись, еще раз вспомнил, что мама говорила, и сейчас его осенило: почему не догадался у нее спросить, как все-таки нужно жить, чтобы не было плохо, и наверняка она подсказала бы.

За кладбищем раньше добывали известь, а потом в заброшенный котлован начали свозить мусор, будто другого места не могли найти. У обрыва засыхали деревья — за голыми ветками просияла радуга, а куда ни глянь, везде свалка, и — сыпануло пылью в глаза. Ветер подул сильнее, над головой пронеслись исписанные школьниками тетрадки. Костя подхватил одну из них, а остальные, как голуби, закувыркались в небе. Он раскрыл тетрадку — в ней написаны были молитвы.

Шагая по краю обрыва, Костя обогнул котлован и, оказавшись возле железной дороги, нашел тропинку и побрел на станцию. Он решил домой не возвращаться, чтобы не видеть Варьку в мамином платье. Купил в кассе билет, но еще оставалось много времени до поезда. Сразу за вокзалом стоял одноэтажный жилой дом для служащих железной дороги. Крыльцо его выходило прямо на перрон. Во дворе каталась девочка на качелях. Она спрыгнула, когда Костя подошел.

— А мне можно? — спросил он у нее.

Девочка не удивилась, что такой большой дядя и тоже захотел покататься.

— Ожидаешь поезда? — догадалась она.

Из окна в доме выглянула старуха и, увидев на качелях Костю, задернула штору. А он, катаясь, начал выпытывать у девочки, сколько у нее женихов. У пивного бара остановился автобус. Среди приехавших из деревни Костя едва узнал соседку. Она ужасно вдруг раздалась спереди и сзади и держала за руку мальчика.

— Тоже мой жених! — показала на него девочка.

Мальчик переменился лицом, когда увидел ее, и рядом с толстой мамой отпечатывал шаг, как на параде.

— Ты приехал или уезжаешь? — спросила у Кости соседка. — Давай выпьем пива.

Он не знал, что ей ответить, и пожал плечами. Не останавливаясь на этой станции, промчался скорый поезд. Катаясь на качелях, невозможно было прочитать таблички на вагонах — откуда они едут и куда. Отдернув штору, снова выглянула из окна старуха и постучала ногтем по стеклу. Девочка, опустив глаза в землю, зашаркала тапочками, а на крыльце, обернувшись, показала язык. Костя спрыгнул с качелей и решил пройтись по улице.

За последними домами голубело поле. Вдали маячила одинокая фигурка — и быстро стала приближаться. Костя увидел такого же растрепанного, как сам, дядю; рубашка у него вылезла из брюк и на ветру развевалась. Подбежав, он без всякого повода начал махать кулаками, а Костя вдруг страшно разозлился. Когда этот ненормальный подсунулся ближе, Костя здорово ему заехал. Ожидая, что его будут пинать ногами, бедняга скорчился на земле, поджав колени к подбородку. Из носа у него потекла кровь, и он заплакал.

Костя, испугавшись, бросился отсюда, и, только когда промочил ноги в болоте, остановился, чтобы перевести дыхание, и заметил, какой чудный вечер. Солнце еще было яркое, от жгучих лучей струился по лицу пот. Костя вспомнил, что купил билет на поезд, только нестерпимо захотелось домой, и он забыл про Варьку в мамином платье. Выбравшись из болота, стал спотыкаться — никак не мог привыкнуть к асфальту после кочек, а в деревне решил сначала зайти к соседке — может, она попила пива и вернулась, но в доме оказался один маленький Ваня.

— А где мама? — спросил у него Костя.