Снаружи месяц спрятался за облака.

Где-то вдалеке раздался долгий душераздирающий вопль.

Отто фон Фенн рассматривал в зеркале свое лицо.

В голове у него бушевало половодье мыслей, проносились вереницы бессвязных и бессмысленных слов. Он пытался вспомнить время, когда эти слова были для него важнее жизни. Когда-то их в диком экстазе выкрикивали тысячи голосов, когда-то они будили в нем глубоко запрятанную страсть и стремление к жизни.

Раса, кровь, фюрер, фатерланд, предки, наследие…

Он беспомощно встряхнул головой.

Воля, превосходство, сила, мощь…

Он пытался отогнать эти слова, постоянно возникавшие в его сознании, но голос, произносивший их, не унимался.

Сталь, железо, земля, мрак, крест…

И вдруг все прекратилось в мгновение ока. Только одно слово осталось висеть в воздухе – словно напоминание, словно клятва.

Крест?

Он опустил голову, чтобы не видеть свое отражение, сделал несколько шагов и оказался в углу комнаты. Нагнувшись, он открыл деревянный шкафчик, где стоял отцовский карабин. Отодвинув его в сторону, он вытащил полотняный сверток и извлек оттуда конверт. В нем было несколько писем, открытки и еще кое-какие мелочи. Он вытряхнул содержимое на стол и принялся перебирать. Вскоре он нашел то, что искал.

Полковник долго смотрел на фигурку, висящую на серебряной цепочке. Распятый Бог избегал его взгляда. Он смотрел куда-то вбок. Как будто не желал столкнуться с адом, горевшим в глазах полковника.

Непонятно почему фон Фенн вдруг ощутил острое чувство стыда, в его голове пронеслась новая вереница слов.

Точнее, вопрос.

«Боже мой, что теперь будет?..»

Что-то не так.

Стеван Симонович, по кличке Сапожник, правая рука Вой Драинаца, остановился перед калиткой, ведущей во двор дома Крсмана Теофиловича.

Калитка была распахнута настежь.

Это странно.

Никто не оставляет калитку открытой, особенно ночью, в нынешние злые времена. На мгновение ему даже показалось, что здесь засада и, едва он ступит во двор, из мрака выскочит толпа швабов или банда бородатых четников. Секунду спустя он мысленно расхохотался над своими страхами. Из всех акций, в которых они участвовали, эта была сопряжена с наименьшим риском. Нет ничего легче, чем ликвидировать спящего торговца и его жену. Правда, его несколько беспокоил офицер, что поселился на втором этаже, но и с ним будет нетрудно справиться, поскольку он наверняка спит и ни о чем не подозревает.

Стеван сделал еще шаг и опять остановился. Рядом, у изгороди, что-то зашуршало. Он повернулся туда, вскинул пистолет и приготовился стрелять. Сквозь собственное прерывистое дыхание он различил неясный шорох. Он вздрогнул всем телом. Из-за живой изгороди выскочила какая-то тварь.

Кошка уставилась на него своими желтыми глазами и опять шмыгнула в тень.

Он разозлился на себя, но вздохнул с облегчением. Глупо пугаться кошки! Ведь он убивал офицеров Недича, взрывал мосты и железные дороги! Счастье, что никто из товарищей не видел его позора.

Он выждал немного, чтобы сосредоточиться и перевести дух.

Потом шагнул вперед.

И вновь остановился.

Во мраке сгустилось нечто, напоминающее человеческую руку, хотя вряд ли это принадлежало человеческому существу. Он ощутил, как заструилась теплая кровь, но боли не было. Подняв левую руку, он коснулся рваной раны. Открыл рот, чтобы крикнуть, но из горла вырвался только неразборчивый булькающий звук…

Во тьме светились огромные кровавые глаза. Создание, которому они принадлежали, выступило вперед, и Стеван увидел то, во что было невозможно поверить.

В лунном свете сверкнули острые звериные зубы.

Неманя почувствовал, как по спине пробежала дрожь. Он остановился метрах в двадцати от дома Канна.

Он оглянулся на потонувший во тьме город и прошептал:

– Нет!..

Он что-то почувствовал.

Неманя смотрел в ночь, произошло что-то страшное. Он пытался отогнать скверное предчувствие, словно грешную мысль. Зачем он ввязывается в это?..

Каждый охотник охотится в своих угодьях.

Таков древний закон рода.

Неманя повернулся к дому: свет горел лишь в одном окне – в кабинете Канна. Перед входной дверью дремал часовой.

Помедлив, Неманя направился прямо к нему.

Младен Йович, родом из богом забытого Горного Милановаца, недавно переехавший в Ниш, а чуть позже ставший коммунистом, был не на шутку перепуган. И не только потому, что это была его первая акция и ему не очень нравилось, что придется участвовать в убийстве целой семьи. Внутренний голос убеждал его в том, что нынче ночью произойдет нечто страшное. Это подтверждала легкая тяжесть в животе, неудержимая дрожь левой руки, подергивание правого века… Но и темнота вокруг него, густая и непрозрачная, была какой-то живой и липкой, будто его касались ледяные пальцы.

Единственным ободряющим обстоятельством являлось то, что в этом деле он был не один. Метрах в двух перед ним сидел на корточках Драгиша, глуповатый и добродушный железнодорожный рабочий, новоиспеченный комсомолец. Он тоже был чем-то напуган, но молчал, скорчившись и судорожно сжав пистолет в одной и гранату в другой руке. Все, что Младен мог увидеть, бросив взгляд в его сторону, так это два светлых глаза и капли пота на лбу.

Оба они ждали, когда Стеван войдет в дом и свистом подаст им знак. Но события развивались не так быстро, как запланировал комиссар. Наверное, Стевану пока не удалось проникнуть в дом, но, похоже, скоро все пойдет своим чередом.

Младен еще раз обернулся и посмотрел в темноту за своим левым плечом.

Драгиша все еще ждал сигнала. Младен все больше нервничал, время тянулось так медленно, что каждая секунда казалась вечностью. Может, и в самом деле что-то пошло не так? Что, если Драинац в чем-то просчитался, упустил какую-нибудь важную деталь? Что, если тот четник не спит и с оружием в руках подстерегает их за входной дверью? Что, если вдруг появится немецкий патруль?

Он опять посмотрел через левое плечо.

Глаза были совсем рядом.

Только это были совсем другие глаза.

Пурпурно-красные.

Он испуганно спросил:

– Драгиша? Что это с твоими…

Договорить он не успел. Глаза приблизились. Проступило лицо – нет, подобие лица, отвратительного и ужасного…

И челюсти.

Младен открыл рот, скорее от удивления, чем от страха.