«На этом все. Попей воды».

И опять повторилась вся процедура с синим парашютом. Обратно в кокон и в кресло.

«Мне конец!» – сказала Лиза, плача.

«Ты молодец», – похвалил Патрик.

«Ты справишься», – прошептала Вета.

Боже! Даже не знаю, описывать здесь все в подробностях или нет. Будут ли читателю интересны все тонкости и детали жизни парализованного человека. Очень неприятное зрелище.

Начнем со скуки. После тренировок меня загружали обратно в кровать. Сидеть самостоятельно в инвалидной коляске я не могла. Тело падало то влево-вправо, то вперед. Никакого равновесия, ни одна мышца не работала ни в ребрах, ни в спине, пресс отсутствовал напрочь. Обмякшее тело фиксировали ремнями под мышками, чтобы я не выпала вперед из кресла. Как-то в зеркале я увидела себя. Обомлела и заплакала. Я потеряла 20 килограмм, лицо серое, глаза тусклые, ужас! Тело буквой «зю». Моя большая грудь лежит на животе, спина абсолютно круглая, плечи направлены вперед, а не вверх. Шея выгнута назад, чтобы хоть как-то смотреть вправо. От моей танцевальной осанки балерины осталась только память.

В палату вошла Келли.

– Не плачь Летта, ты привыкнешь! Люди живут и в креслах. Моя задача научить тебя новым навыкам – говорила она, гладя мое плечо.

– Почему я такая худая, а у меня все равно торчит живот!? У меня никогда в жизни не было живота! – воскликнула я, сопя носом. – Это отвратительно!

– Это твои внутренние органы, так сказать в свободном падении, – отвечала Келли, – стенки торса и мышцы не работают, не держат органы.

Я с надеждой посмотрела на нее.

– Считается, что первые месяцы наиболее важны. Мы будем заниматься, что-то может и вернуться к жизни в твоем теле! Только не сдавайся!

– Я не сдамся! – сказала Вета. Лиза хлюпнула носом.

– Первые два года – самый важный срок, нервы растут очень медленно. Я буду за тебя молиться… – продолжала она. – Давай потянем мышцы.

«Молящийся доктор-терапевт, – подумала я. – Значит, мои шансы и вправду минимальны».

Келли подняла мою правую руку. Твердыми профессиональными движениями она начала растяжку моих пальцев. Каждого пальца. Так и сяк, минуту на каждый. Потом мышцы кисти и запястья… Время шло так медленно. «Какая скучная профессия», – подумала я. Потом локоть, плечо. Отодвигая мою прямую руку назад, она сказала:

– Твои мышцы очень эластичные, это большая редкость.

– Я когда-то раньше танцевала, – ответила я.

– Да? Как интересно, расскажешь мне?

– Не сейчас, мне это уже давно не интересно, – засмеялась Вета, – если хочешь, можешь на ютубе посмотреть мои соревнования…

Вошла медсестра. «Пора принимать лекарства», – сказала она, сканируя пластиковый браслет на моем запястье. – Так, кто это у нас, назовите свое имя».

Я назвала. Обычная рутина, четыре раза в день тоже самое, уже порядком раздражает. Я что, психбольная? Имени своего не знаю.

Дата рождения?

Июль 16, 1978 говорю я, блин, мне через две недели стукнет тридцать восемь!

Майк, мой отчим, приезжал ко мне три раза в неделю, как часы. По вторникам мы спускались на второй этаж в больничную часовню. Служба была не то католическая, не то лютеранская. Я не разбираюсь. По крещению я православная, но там, в этой небольшой комнате, Бог был для меня богом. Церковь была полна народу.

Пара-тройка волонтеров, поп и много-много людей в инвалидных креслах или на костылях. Инсульт обездвижил и исковеркал некоторых до неузнаваемости. Были тут и пациенты без ног и без рук, были и маленькие дети, простреленные на юге Чикаго шальной пулей из рук неконтролируемых gangs43. Жалко людей, и как их много…

Были тут и нормальные, не переломанные и не простреленные мужчины и женщины, которые были настолько толстые, что не могли ходить. Жили себе в инвалидном кресле, не забывая вовремя кушать. У каждого был огромный, на два литра, пластиковый стакан с колой или еще чем, кто знает. Мой живот уже не кажется мне таким большим.

Из-за наших с Майком многочисленных приходов сюда нас уже тут знали. Я начала понемногу улыбаться, особенно детям. Такие чистые и наивные, у которых шальные пули криминальных банд и бессмысленных разборок украли полноценное будущее. Полностью парализованные на всю оставшуюся жизнь – стоило ли выживать? – стучит в моем мозгу. Эти дети сидят напротив меня, как куклы в своих маленьких, будто игрушечных, креслах, вызывая у меня резкий, сильный приступ жалости, сжимающий тисками мое сердце. Мне неприятно даже представить, как время и боль, тяжелая жизнь инвалида, потушит в их глазах этот детский наивный блеск, который я наблюдаю сейчас.

Пациенты сидят рядами, друг напротив друга и разглядывают присутствующих. В их глазах или зависть, или жалость. Ампутированные ноги завидуют мне, я, в свою очередь, завидую им, у них все работает, и руки, и торс. Одна женщина без рук по локоть, вижу, тоже разглядывает меня. Я думаю: «Нечему тут завидовать, у тебя хоть плечи работают». Все пялятся. У них хоть что-то шевелится, хоть нос могут почесать. Слезы льются. Майк вытирает мне слезы. Молимся все хором. Становится легче.

Однажды в самом конце июня в часовню вошла пожилая, но очень красивая женщина. Я сразу ее увидела. Вся лощеная, холеная, одета с иголочки, в луи виттоне на плоской подошве, у меня тоже такие есть. Она опиралась на трость, черную с какими-то стразами. Я такого еще не видела. Перед началом церемонии поп, или как его там называют у лютеран, представил ее как survivor44 после такого же перелома шеи, как и у меня. Он сказал, что она была пациенткой этой больницы тридцать лет – ТРИДЦАТЬ! – мне стало плохо – и сегодня пожертвовала огромную сумму госпиталю. Все, кто мог хлопать – захлопали. Я сидела, не шевелясь.

Помолимся…

Когда все закончилось, и народ начал выруливать или, прихрамывая, выползать из часовни, эта дама разговаривала с попом. Когда она закончила, я позвала ее. Получился шепот.

– Excuse me, may I speak to you for a moment please?45

Она меня не услышала. Майк подскочил и окликнул ее еще раз. Она обернулась и с улыбкой медленно, слегка прихрамывая, подошла ко мне.

– Doctors say that it’s not possible that I will ever walk again46, – сказала я, – расскажите мне, как у вас это было, пожалуйста.

Она склонилась ко мне и прошептала:

– Дорогая, запомни только три вещи, – сказала она, – убедись, что у тебя всегда есть страховка; помни, что на этот результат у меня ушли годы жестких тренировок – никогда не сдавайся; и третье – fuck doctors47, верь в себя!