— Оставь в покое топографию, ну ее к черту, я уверена, что у тебя, как всегда, очень мало времени.

— Да, у меня его всего с гулькин нос, ты права, — с горечью подтвердила Лялька и уселась на диване. — А вообще‑то я приехала к кошке.

Тут уж я не выдержала: как‑то слишком много тем для разговоров у нас накопилось, вряд ли мне выдержать такой темп. Если даже нам удастся проговорить весь остаток вечера и всю ночь, и то сумеем лишь вкратце обсудить самое важное. А ведь надо еще справиться с хаосом в голове, от которого я так и не опомнилась после разговора с инспектором. Надо как‑то все эти вещи отделить друг от друга, разложить по полочкам… Пронумеровать все темы, что ли?

А Лялька между тем продолжала тараторить:

— Миська сломала себе правую руку, треснула кость, вот в этом месте, вроде бы называется предплечье. Правильно? Уверена — сделала это нарочно, ведь она хоть и правша, а работает в основном головой и глазами, так ей не важно, что рука в гипсе. И такая довольная, ты бы слышала ее! О, ты решила откупорить красное?.. Очень хорошо, и не удивляйся, что я трещу без умолку, мне надо выпустить пар, не то лопну, если не выговорюсь. Как я про ее руку услышала, с тех пор трясусь, как в желтой лихорадке, и счастье, что хоть какие‑то из новостей приятные… Каська пришла в восторг от Эвы Марш, принялась читать все ее книги, которые оказались под рукой и о которых она знала по фильмам, не удивляйся, она же на пяти языках читает, наплевала на Интернет и прочие молодежные развлечения, даже в ванне читает, за столом, ты не представляешь, говорит, как прикольно пишет пани Марш, и ничего общего с тем, что на экране… А за столом так даже старается помедленнее есть, чтобы больше прочитать, это ей на пользу, надо бы немного сбросить вес, и под влиянием чтения решила после школы пойти учиться на журналиста, критиком хочет стать… А я не возражаю. Лучше критика, чем восьмитысячники… Что смотришь? Просто ее парень увлекся Гималаями, кретин несчастный, и ее с толку сбивает. Я ей дам Гималаи! Пусть он подавится своими Гималаями, а я не допущу погибели ребенка!

В последнем я целиком и полностью согласилась с мнением Ляльки. У меня тоже были дети, и их судьба меня также волновала.

…Да что ты опять умчалась в кухню? Никогда такой гостеприимностью не отличалась, не могу я за тобой бегать, посиди спокойно… вот ведь есть какая‑то закуска… Что это? Сырок? Вот и чудесно, оставь и посиди послушай…

Сыр я вынуждена была притащить в гостиную в таком виде, каким вытащила его из холодильника — одним куском, мне не дали возможности взять тарелки, ножи, вилки, я умудрилась на ходу прихватить большой кухонный нож и разделочную доску с остатками помидора.

— …Сегодня я прилетела, в полдень, надо было кошку отвезти к ветеринару, Миська сидит с рукой, а кошка толстенная и тяжеленная, как колода, скоро окотится…

— А ее парень? — сердито поинтересовалась я, не сомневаясь: Лялька поймет, — Миськин парень, а не кошкин.

— А у него аллергия на кошек, причем достаточно даже просто увидеть, но и польза от этого — предлог не посещать нашу мамулю, у нее три кошки, Миське пришлось и свою ей подбросить из‑за парня.

Презрительно фыркнув, я жестом указала на террасу, где за окном нежились на скупом солнышке семеро из моих питомцев, и совсем не голодные, вон, в мисках еще полно еды. Так просто суетятся, радуются жизни.

Лялька с удовольствием полюбовалась на моих кошек, она вообще любит животных, и продолжила кошачью тему, заявив, что у ее матери кошки домашние, а это совсем другое дело.

…Ну, свозила я кошку к ветеринару, у нее гноится ухо, а матери наврала, что доктор велел дать Флорке наркоз… Флорка, ну и имечко для кошки! Сделать, значит, кошке наркоз и несколько часов посидеть рядом, держа ее за лапку. Так что мамулю я заняла делом. Сама предупредила, что вернусь поздно, а они там уже организовывают круглосуточное дежурство у подстилки больной. Тебе названиваю без конца, и все занято. Что тут у вас происходит?

— Да ничего особенного. — отмахнулась я. — Просто трупы. Это ты говори, что у вас происходит?

А Лялька обрадовалась, услышав мой ответ.

— Ну конечно, трупы! Эва говорила то же самое, она этого опасалась…

И только тут до меня дошло: раз Эвы не было в Польше уже полгода, не могла она принимать участия в преступлениях, так что не было у меня никакой необходимости увиливать и умалчивать, давая показания полиции и даже разговаривая с Гурским. И тогда Гурскому тоже не придется выкручиваться и лгать, как он мне пообещал. Значит, надо как можно скорее сообщить ему эту радостную новость! Я уже потянулась к телефону, да отдернула руку. Успеется, ведь кто его знает — вдруг сразу захочет приехать, узнать, что я могу ему еще рассказать без утайки. И отнимет у нас с Лялькой время, а его и без того кот наплакал. Позвоню позже.

— …А она себе локти теперь кусает, что тогда выдержала, не впала в депрессию, только не могла уже всего этого переносить и, чтобы не впасть, из Польши сбежала. Что издатели вокруг пальца ее обвели — наплевать, как‑нибудь перетопчусь, говорит, о процессах даже не думает, останусь, говорит, белой и пушистой, нег желания ввязываться в их дерьмовые войны. И про ее мужа, что в Швейцарии сидит, я тоже узнала. Три года с ним прожила, потом развелись… А тот шум поднял, дескать, какая‑то ненормальная ей из Польши звонила…

— Это я! — радостно сообщила я.

— А я так и подумала. Номера телефонов, которые просили передать Эве, он ей факсом переслал, дескать, некогда висеть на телефонах…

— А сын?

— Ему тоже некогда. Лечение и школа, до них ли… Что‑то много там было номеров, так?

— Может, вместе с твоими он ей и мой переслал?

— Вот и хорошо. Она разобралась, выискала мои, вышла на фирму, та ей сообщила, что я как раз сдаю объект, и адрес назвали, ну она и приехала. Слушай, она и в самом деле боится. Нашу прессу читает, знает, какая у нас резня на беспозвоночных, опасается, что она тоже каким‑то боком в этом замешана. А вчера утром узнала, что некий Заморский — гнида во всех отношениях, ни ума ни культуры, тоже убит, пришили, уже третий из кровопийской братии, хотя ей, Эве, лично хватило бы и первых двух, меня же очень заинтересовал Вайхенманн, я уж подумывала — не твоя ли работа. Даже попыталась вычислить, уложилась бы ты во времени…

— Не уложилась бы.

— Нет? Какая жалость. А то была бы у тебя заслуга перед нашей общественностью, да еще какая! Но Эве жизнь отравил третий, именно гнида Заморский, и потому, как только она узнала, что и его замочили, страшно перепугалась, что теперь на нее подумают…

— А почему?

— Как бы не перепутать… Погоди… там у вас остался один такой…, ну, мразь полнейшая, гадюка ядовитая, прет вверх по головам тех, кто на пути стоит. Вот забыла, как его… Потащ? Пружняк?.. ну да не важно так он их приканчивает и Эве приписывает. Ему такое сварганить и не своими руками — раз плюнуть. Знаешь, о нем никто и не подумает, а подлец Парчак так устраивает, чтоб думали на Эву. Ее врагов пришивает, а заодно и своих. Мстит ей и распускает сплетни про нее, и такой, паскуда, активный, чего только не выдумает, чтоб на Эву думали. Деловой, гад, я б его сама вырубила, да где мне. А уж Эва чего только ему не желает, меня колотун бьет, когда на нее смотрю, а она говорит: простой черной оспы на него мало…