— Они вообще-то мертвецы.

— Не важно. Может, он один и помнит, где клады зарыты? Вот, явился забрать.

— Сомнительно, — покачал головой Серафим Степанович. — Но чего на свете не случается.

— А блуждающие огоньки сюда же припишешь? Они ведь, говорят, клады охраняют.

— А почему нет? Огоньки-то тоже недавно появились. Может, он их и наколдовал. Вампиры это умеют.

— Ну хорошо, с одним разобрались, — усмехнулся в усы старец. — Но как быть с чудищем красноглазым? Что думаешь, брат Феликс?

— Я более склонен верить словам пастуха. А четырехрукое, ростом с дом — это уж перебор. Кстати, Серафим Степанович, вы ведь обратили внимание на ожоги на груди «жертвы упыря»? В траве возле сломанной изгороди я нашел очень похожие следы искр. Как будто кто-то пронес там сковороду с вынутыми из печки угольями, а горящий пепел просыпал по дороге.

— М-да, интересно, — сказал старец. — И кому же среди ночи понадобилась сковородка угольев?

— Да что тут думать! — снова вмешалась Глаша, — Это наверняка он же и был! Ну вампир этот. Смотрите, все сходится! Васька был при мне всю ночь. А когда его вампир напугал — убежал и залез на дерево. Там его нашла тетя Дуся и увидела чудище — того же самого итальянца, который побежал за котом и принял свой истинный облик.

— А зачем вампиру кот? — поинтересовался Серафим Степанович.

— Ну как же, он черный, — за Глашу ответил Феликс. — Нечисть очень любит и уважает такой окрас.

— Вот-вот, — подтвердила девушка, не расслышав ехидства. — Значит, в свете луны вампир утратил свой колдовской образ прекрасного юноши и явил истинную сущность…

— Ага, — подхватил Феликс. — Значит, напугав тебя, догнал и напугал твоего кота, потом несчастную корову с тетей Дусей, перелетел на другой конец деревни, где примерещился пастуху…

— А еще раньше меня его увидел косой баклушник! — снова перебила Глаша. — Тот самый, который в канаве ночевал. Его он, наверное, укусил — уж не знаю, за какое место, это надо в бане мужикам смотреть…

— А потом принялся летать с полным брюхом, — опять урезонил ее Феликс, — из конца в конец, всех пугая от нечего делать. Так, по-твоему, выходит?

— Так! — с вызовом заявила Глафира.

Полина Кондратьевна только посмеялась. Хотел староста деревню от мракобесия избавить, да эти, с позволения сказать, «монахи» только еще больше тени на плетень наведут. А внучка его в том им с радостью поможет. Не забыть бы вечерком за чаем с плюшками пересказать эту шутку Игорю Сидоровичу, то-то смеху будет…

Счастья нет у вурдалака —

Воет на луну, собака…

А Игорю Сидоровичу нынче было не до смеха. И на чай с плюшками пришлось изрядно опоздать — ведь близились именины баронессы. Забот был полон рот и без плюшек.

Да только еще утром он и не представлял, насколько суматошный предстоит день…

Утро в усадьбе барона фон Бреннхольца начиналось теперь обычно после полудня. Господа собирались в столовой завтракать, когда в соседних поместьях давно отобедали.

— Артур Генрихович еще почивают, — сообщила баронессе кухарка, подавая на стол блюдо со стопкой только что испеченных оладушек.

— Понятненько, — кивнул Генрих Иванович, подцепив вилкой несколько румяных оладий, переложив к себе на тарелку и полив из соусника сметаной. — Они вчера с синьором маркизом до первых петухов в саду в крокет играли.

— Не в крокет, а в кегли, — поправил барона Винченце, не отрываясь от газетного листка.

По беспокойной своей натуре итальянец поднялся спозаранку, задолго раньше остальных. Не обращая внимания на ворчание кухарки, вторгся на ее территорию, где вместо бутерброда получил от нее горяченькие, только из печки, оладушки — со сметаной, с медом, с творогом, с ежевичным соусом. Потом, вооружившись букетом нежных, собранных по росе полевых цветов, явился в будуар к баронессе, практически первым поздравил ее с именинами. А сейчас допивал очередную чашку горячего шоколада, дочитывая губернский еженедельник:

— И не до первый петухи, а чуть за полночь. После чего я отправляться в библиотека и тихо заниматься с мой коллекция растений.

— А сын ваш, Генрих Иванович, пошел на село гулять, с пасторальными девушками, — вздохнула Виолетта Германовна, с тоской берясь за салфетку. Уже которую неделю домашнее меню состояло исключительно из блюд русской кухни, при всей своей вкусности и полезности крайне вредно влияющих на объем талии. Но чего только не сделаешь во имя гостеприимства. И баронесса, отринув прочь сомнения, взялась за нож с вилкою.

— Дорогая, — покосившись на маркиза, завел барон, макая оладушек в сметану. — Я, кажется, тебе еще не успел сказать, что Никифор Андреич с семейством приехали из столицы. Не послать ли им приглашение на твои именины?

— Отчего же не пригласить, сделай милость, отправь кого-нибудь. Да только весело ли им покажется у нас после столицы? — предположила хозяйка, также отчего-то бросив взгляд на итальянца.

— Тогда уж и к Петру Петровичу с Елисаветой Никитичной, а то обидятся.

Газетный лист скрыл усмешку. Винченце забавляли эти взгляды, что бросали друг другу хозяева усадьбы, их осторожный тон беседы. Смешно было вдвойне, потому что каждый подразумевал за недомолвками и красноречивой мимикой совсем не то, что думал другой супруг. Баронесса, конечно, знала, что барон еще неделю назад разослал приглашения на именины. Но она не подозревала, что по просьбе Винченце число гостей было увеличено, и значительно, очень значительно.

А желания самой именинницы, как всякой особы прекрасного пола, честно сказать, были противоречивы. С одной стороны, дата получалась не круглая и, на женский взгляд, даже не красивая. Виолетта Германовна собиралась отметить ее в узком кругу семьи, друзей и соседей. Скромный список подарков составился заблаговременно и через горничную, как бы ненароком, попал в руки супруга. Презенты уже были привезены из города и некоторые даже вручены. Сверх этого никаких сюрпризов она в общем-то не ждала.

Однако, с другой стороны, ей очень хотелось представить всем знакомым своего иностранного гостя, который к общей известности вовсе не стремился, даже всячески ее избегал, и хозяйка уже и не знала, как его уговорить на это.

Но вот синьора Винченце ожидаемое скромное застолье «по-семейному», где единственным развлечением предполагалось обильное угощение и сплетни-разговоры, вовсе не радовало. Более того, он справедливо подозревал, что в таком случае все внимание гостей достанется не имениннице, а ему. В этих глухих местах настоящий, живой иностранец сойдет за диковинку, и разговоры о нем не утихнут, пожалуй, до осени. А это совсем не прельщало его скромную персону.

Потому-то он и решил взять организацию праздника в свои руки. Званый ужин бесповоротно принимал размеры бала — что, как ни странно, Винченце вполне устраивало. И об этом-то сюрпризе и не подозревала баронесса. Узнать о нем она должна в последнюю очередь — единственная во всем поместье, кто не посвящен в секрет грядущего торжества.